99 лет назад в Ярославле
на две недели была свергнута Советская власть
Об июльских событиях 1918 года в Ярославле написано много. Но наиболее подробно картина происходившего представлена в книге «Ярославское восстание 1918. Документы», вышедшей в московском издательстве «Материк» в серии «Россия. ХХ век». Ее авторы-составители — профессора Евгений Ермолин и Вячеслав Козляков.
Историческая оценка событий 1918 года, предлагаемая авторами, ясна — в названии книги вместо привычного «мятеж» стоит слово «восстание». Читая собранные в ней документы тех лет — приказы, письма, расшифровки телефонных разговоров, протоколы допросов, воспоминания очевидцев, теперь каждый имеет возможность самостоятельно оценить далекие события по своей шкале ценностей.
Перелистывая страницу за страницей, словно проживаешь вместе с «белыми» и «красными» самое страшное лето Ярославля. В книге опубликованы тексты первых листовок, с которыми восставшие обращались к жителям города. «Люди, свергнувшие эту власть, имеют своей целью установление форм широкого государственного народоправства… Как самая первая мера, будет водворен строгий законный порядок, и все покушения на личность и частную собственность граждан, в какой бы форме они ни проявлялись, будут беспощадно караться… Еще немного усилий — и предатели, засевшие в Кремле, разорившие страну и морящие народ голодом, будут сметены с лица русской земли. Все, кто способен носить оружие, пусть идет в добровольческую армию. Как триста лет тому назад наши предки, так и мы в дружном порыве спасем нашу родину и наш народ от позора, рабства и голода». Первая подпись под воззванием — командующий вооруженными силами Ярославского района Северной добровольческой армии полковник Перхуров. Он же подписал приказ № 1 от 6 июля — о введении в городе военного положения.
Центр Ярославля восставшие удерживали больше двух недель — пулеметы стояли на колокольнях храмов, в Спасском монастыре. Из донесений «красных» узнаем, что стреляли восставшие редко, но попадали метко. В Кремль полетели телеграммы с просьбами о немедленной помощи людьми и оружием. Броневики, артиллерию, зажигательные и химические снаряды — все это просил у центра командир «красных» Гузарский. «Не удастся ликвидировать дело иначе, придется срыть город до основания». Его помощник Сцыбор телеграфировал в Москву 18 июля о своих успехах: «Во время наступления наши горячо рвали их… Девятнадцатого иду с ротой в наступление, надеюсь, что наша рота дальше отличится, так как мы стоим на духу боя и докажем, что мы истинные революционеры…» 20 июля приказом чрезвычайного штаба ярославцам было предложено покинуть город в 24 часа: «По истечении 24 часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный ураганный артиллерийский огонь из тяжелых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, предателями и врагами революции, рабочих и беднейших крестьян».
Даже 21 июля, когда исход противостояния был ясен, Гузарский продолжал просить помощи у Москвы: «Подтверждаю необходимость присылки стойкого однородного отряда в тысячу человек., бомбометчиков и минометчиков — по пятьдесят человек, тяжелых гаубичных гранат — три вагона, зажигательных — один вагон, трехдюймовых зажигательных — два вагона, химических — два вагона и три вагона гранат, пулеметов „Максим“ — двадцать…»
В тот же день была отправлена еще одна телеграмма — о взятии Ярославля. «Не присылайте пленных в Москву, так как это загромождает путь, расстреливайте всех на месте, не разбираясь, кто он: в плен берите только для того, чтобы узнать об их силах и организациях», — ответила на радостное донесение столица.
«Красным» в те дни приходилось бороться не только с «белыми», но и со своими мародерами. В одном из донесений заместителя Гузарского читаем: «Положение несколько ухудшается тем, что наши красноармейцы страшно и доблестно грабят город…»
Подробная информация о самых разных событиях этих двух летних недель 1918 года — в делах по обвинению в «участии в белогвардейском мятеже», выдержки из которых тоже приводятся в книге. Из них можно уяснить, как жители города попадали в «мятежники».
Билетерша кинотеатра Александра Слежинская, признанная виновной как пособница белогвардейцев, пишет из концентрационного лагеря прошение: «…Я вышла из подвала только в последние дни мятежа, и выйти меня заставил только голод. Я содержу семью, состоящую из старухиматери и дочери 7 лет. Муж умер в плену, пробыв там 4 года. Пока в первые дни у меня было немного сухарей и картофеля, я сидела в подвале, но когда семья плакала от голода, я пошла просить кусок хлеба, и меня направили в продовольственный пункт. Я виновата, я сознаю, что не должна была выходить во время мятежа, но клянусь, что только голод и слезы голодной семьи заставили меня это сделать… Я как рабочий человек была только за советскую власть, давшую нам, маленьким людям, свободу и хорошее существование… Дайте мне возможность работать и доказать, что я готова положить жизнь за советскую власть». Но Слежинскую освободили только в декабре 1919 года, о чем свидетельствует выписка из протокола Ярославской губернской комиссии.
Другая категория «мятежников» — крестьяне. Читая протоколы допросов нескольких жителей Диева-Городища, невольно вспоминаешь Чонкина. Александр Ершов рассказал о своем участии в мятеже так: «Приблизительно числа 8го я шел со своей мельницы. Прихожу на сельскую площадь и вижу толпу народа. Шла запись в армию, на помощь восставшим… Когда штатский сказал крестьянам, что у них хлеб отберут, если они не пойдут в город, крестьяне заволновались. Тогда я выступил в защиту учета хлеба… После этого я сказал, что родина находится в опасном положении, со всех сторон наступают французы, англичане, немцы и заняли все хлебные места, а учет и распределение хлеба необходимы, и, кроме того, в дела России иностранцы вмешиваться не должны. После моей речи опять заговорил штатский и говорил, что хлеб в городе есть, и они дадут его крестьянам, если они пойдут в город. После этих слов народ заволновался, и некоторые закричали: „Надо идти“. Меня в это время жена позвала чай пить, и я ушел, чем кончился сход, я не знал…»
Чонкин-Ершов всетаки «примкнул» к мятежникам, пару дней даже с винтовкой походил и был сосчитан, но потом, испугавшись, скрывался месяц в соседней деревне, где занимался привычными делами — косил сено и колол дрова.
Опубликованы в сборнике и протоколы заседаний трибунала, судившего полковника Перхурова, который во всех подробностях рассказывает, как было организовано выступление. Интересна речь его защитника, которая заканчивается такими словами: «Я не верю во внутреннюю контрреволюцию, но в случае иностранного вмешательства в наши дела Перхуров может быть нам полезен. Не забывайте еще одного аргумента: таких, как Перхуров, немало, и если советская власть не накажет одного из них, она докажет, что она не мстительна, а дает возможность исправиться».
Заключительная часть книги — воспоминания тех, кто был свидетелем страшных двух недель. Красочный рассказ артиста Морфесси, чуть было не попавшего в «повстанцы», дополняет документальную картину восстания. «И вот легендарное сопротивление сломлено. Полковник Перхуров со своим штабом и сотнею бойцов ночью бежал, с непостижимой легкостью прорвав кольцо большевистских войск, обложивших город… А „красные“, пока еще ничего не зная, продолжали „крыть“ нас снарядами не только полевых орудий, но и огнем нескольких бронепоездов. И только убедившись, что город не отвечает огнем на огонь, в него с опаской стали вливаться „победители“. Этот авангард состоял из каких-то уж совсем иррегулярных частей: какое-то юное, преступное хулиганье в шинелях! Советское командование, взбешенное большими потерями, умышленно бросило это хулиганье в первую очередь, чтобы оно показало мятежному населению, где раки зимуют! И показали! Бесчинства, насилия, грабежи, убийства на улицах и в домах — все это повергло Ярославль в больший ужас, чем… ливень снарядов».
Сопоставление документов одной и другой сторон может дать довольно точную картину событий июльского выступления. Картину страшную, запутанную и сложную. Только все равно для одних исследователей оно так и останется мятежом, а для других будет выглядеть как восстание. Спору на эту тему пока не видно конца.
