6 июля 1918 года в Ярославле началось вооружённое выступление против Советской власти. Наиболее полно и подробно события тех дней описаны и проанализированы в книге Евгения Соловьева «Расстрелянный Ярославль: историческая панорама трагедии города на Волге», изданной к 100-летию июльских событий 1918 года.

В истории Ярославского восстания ещё много белых пятен. Поражает, как могли несколько сотен офицеров и поддержавших их горожан на протяжении 16 дней — с 6 по 21 июля 1918 года — отражать атаки превосходящих сил противника. Не надеясь на своих солдат, руководители красных решили применить «убойный аргумент» для подавления восстания — артиллерию. По городу, как признался в своих воспоминаниях один из лидеров большевиков — Александр Громов, было выпущено 75 тысяч снарядов. В ответ восставшие сделали только 500 выстрелов из двух орудий, которые смогли захватить в первый день восстания. Снаряды у них кончились на второй или третий день, пушки замолчали. Несмотря на это, большевики с каждым днём усиливали артиллерийский обстрел Ярославля.

Помещённые ниже фрагменты из книги Е. А. Соловьёва «Расстрелянный Ярославль» были опубликованы в ежедневной газете «Северный край» в период работы автора над подготовкой издания.

СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦА

«Наступило 8 июля, этот день мне более всего достопамятен, так как именно тогда начался пожар, который, я думаю, никто не забудет, кто спасался и от огня, и от стрельбы.

Утро 8 июля было тихое, светило приветливо солнце, как бы говоря, что, мол, я на ваши жилища свечу и грею последние часы, обыватели стали доставать зарытое своё имение, чтоб высушить промокшие вещи на солнышке. К полудню стрельба возобновилась с новой силой, а стреляли зажигательными снарядами в тот район, где я проживал в Козьей Слободке (ныне участок улицы Рыбинской, что за цирком).

Вот один за другим влетают снаряды в двухэтажный деревянный дом, моментально вспыхивает в нём пожар. Мы как раз в это время сушили свои промокшие вещи, как услыхали, что пожар за два дома от нас, стали спасать своё имущество, оттаскивая дальше от огня, но огонь беспощадно преследовал. И чем дальше оттаскивались, всё больше и больше оставляли свои вещи на пожирание огня. Через несколько минут огонь перекинулся на соседние дома и строения, и пламя моментально перекидывалось с одного дома на другой, и все кварталы Никитской (улица Салтыкова-Щедрина), а затем Пошехонской, Козьей Слободки были в огне, а огню гулять было вволю, потому что строения были деревянные и тесно построенные друг от дружки. В это время что град сыпались снаряды, пули над головами бегущих жителей, сколько в этот день погибло людей, жилищ, животных от мятежа белогвардейской шайки.

В этот день в несколько часов сгорела большая часть города в районе Мышкинской (улица Лисицына), Пошехон­ской (улица Володарского), Никитской (улица Салтыкова-Щедрина), Сенной площади (площадь Труда), Владимир­ской (улица Рыбинская), Рождественской (Большая Октябрьская улица), Петровской (проспект Толбухина) и другие улицы, где проживали рабочие слои населения".

Из воспоминаний очевидца А. К. Кожевникова, во время восстания ему было 12 лет.

ПЕРВЫЕ ЗАЛПЫ ОРУДИЙ

Подавление Ярославского восстания не смогло бы состояться без активного использования красными войсками ударной силы артиллерии и бронепоездов. Они были направлены в Ярославль для разгрома Северной добровольческой армии. Будучи не в состоянии взять захваченный город штурмом, большевики применили тактику тотальных артиллерийских обстрелов, что привело к ужасающим разрушениям и гибели десятков мирных жителей.

Уже в первый день восстания — в полдень 6 июля — у красных появилась первая артиллерийская батарея. Как описывали советские историки, в ходе осмотра вагонов, стоящих на станции Всполье (Ярославль-Главный) на запасных путях, рабочий Суслов обнаружил платформы с трёхдюймовыми орудиями. Артиллерия под охраной караульной команды следовала из Рыбинска в Читу на фронт с белыми и из-за восстания застряла в Ярославле. Как вспоминал командир стоящего в эшелонах на станции Новгородского батальона Александр Поляков, ему в 11 утра доложили, что «на платформе стоит 12 штук 3-дюймовых новеньких орудий и несколько вагонов снарядов. …Узнав, есть ли среди моих красноармейцев артиллеристы, коих нашлось человек 6 — 7, я приказал подать две платформы с орудиями к площадкам, чтобы выгрузить орудия для стрельбы».

В два часа дня четыре пушки были установлены на платформе и готовы к стрельбе. Орудия навели на центр Ярославля, где, по данным разведки, находился штаб белых. Александру Полякову пришлось лично сделать по одному первому выстрелу из каждой пушки, поскольку, как он вспоминал, «красноармейцы стрелять отказались, говоря, что там есть мирные граждане». После примера командира бойцы продолжили обстрел города шрапнелью.

Помогал в организации артиллерийского дела на станции Всполье оказавшийся в расположении красных губернский комиссар мест заключения Николай Казаданов, ранее служивший в 7-й артиллерийской бригаде. Орудия на станции Всполье обстреливали город практически без передышки. Пока одна смена артиллеристов работала, другая спала почти у самых орудий.

Эта первая батарея красных была установлена неподалёку от стихийно созданного штаба и водных резервуаров. Как вспоминал большевик Григорий Петровичев, «в первые дни белогвардейцы, хотя и не так часто, обстреливали наш штаб из орудий. В одно утро один снаряд упал недалеко от штаба, а другой, кажется, в порожний вагон».

Вторая батарея красных была организована во второй половине дня 6 июля в районе станции Ярославль-Город (Ярославль-Московский), куда орудия были доставлены на платформах со станции Всполье. К этому времени повстанцы уже обстреливали из своих двух орудий кадетский корпус, где размещались казармы 1-го Советского полка, поддержавшего большевиков (ныне Ярославское высшее зенитное ракетное училище ПВО — военный институт).

Первая пушка была установлена под виадук костром­ской линии железной дороги, который проходил над Московским шоссе. Как выяснили краеведы братья Шевяковы и Владимир Мясников, в начале боя у неё даже не было панорамы-прицела, и орудие пришлось наводить через ствол. Это сказалось на точности стрельбы. Артиллерийская бригада, сколоченная из числа железнодорожников и пехотных солдат под командованием Мексы, открыла огонь в три часа дня. Первые выстрелы пришлись по позициям красных — один снаряд угодил в часовню кадетского корпуса, второй полетел куда-то дальше.

Белые отвечали более меткой стрельбой, что заставило красных сменить позицию. К красным бойцам на подмогу пришли солдаты 1-го Советского полка. Вместе они перекатили орудие за главные Ярославские железнодорожные мастерские на Тугову гору, раздобыли прицел и подтащили снаряды. Новая позиция была очень выгодной — весь центр города открывался как на ладони. Орудие начало обстрел в четыре часа дня. Как вспоминал железнодорожник Ф. Чуркин, «после нескольких выстрелов и эта позиция была белыми нащупываема, один снаряд попал в окно мастерских, пробил две стенки тендера паровоза и упал рядом».

Именно отсюда красные начали обстреливать исторический центр Ярославля — Демидовский лицей на Стрелке, Успенский собор, Спасский монастырь и штаб белых, который размещался в гимназии Корсунской (почтамт) на Богоявленской площади, а также далее по берегу Которосли — мукомольную мельницу Вахрамеева (мукомольный завод № 1) и Никольские казармы (ныне на их месте военная финансово-экономическая академия).

В течение нескольких последующих дней на Тугову гору в дополнение к первому красные подтащили ещё три орудия, по другим сведениям — все пять или даже шесть. Во время подавления восстания командовал этой батареей беспартийный товарищ Карасёв, бывший прапорщик, который в конце 1917 — начале 1918 года служил начальником учебной команды 209-го полка, расквартированного в Ярославле.

Как вспоминал очевидец И. Костылев, который жил на Которосльной набережной, 6 июля не успел он прийти домой, «как слышу удар из орудия, потом второй и третий, и пошла канонада, так что стёкла дрожат. Жена спрашивает, что это значит, я и сам не знаю что ответить. Потом как ударило во второй этаж (я жил внизу), тогда мы поняли, что что-то неладно, и давай перебираться в подвал. Вещи, что было, закопал в землю. Хотели посмотреть на улицу, но было уже невозможно».

По сведениям из многих источников, 7 — 8 июля после обстрела красной артиллерией Стрелки, где некоторое время располагалась одна из двух пушек повстанцев, сгорел Демидовский юридический лицей — уникальное учебное заведение дореволюционной России с великолепной, редчайшей библиотекой. За годы существования Демидовского юридического лицея в нём работали известные учёные, профессора: крупнейший в стране специалист в области истории русского права Михаил Владимирский-Буданов, учёный-педагог Константин Ушинский. Выпускниками лицея были революционер Николай Подвойский, писатель-фантаст Александр Беляев, поэт Максим Богданович, видные юристы Илья Гурлянд, Алексей Потехин, Валериан Ширяев и многие другие. Ярославский Демидовский юридический лицей стал настоящей кузницей юристов России. После пожара здание так и не было восстановлено, а в 1924 году его разобрали на кирпич.

На суде над руководителем Ярославского восстания Александром Перхуровым у большевика Александра Громова спросили о причинах обстрела Демидовского лицея. Он ответил: «Там происходила вербовка в белогвардейскую армию и были устроены блиндажи по мотиву германских. По лицею был открыт орудийный огонь, и случайно попавшим зажигательным снарядом он был сожжён, очевидно. …Мы ударили шрапнелью. На дворе были навалены стружки, которые загорелись, и пожар уничтожил здание».

В течение первых дней красные также установили на берегу Которосли напротив центра города ещё несколько орудий. Одна пушка была установлена рядом с церковью Иоанна Златоуста в Коровниках и вместе с пулемётной командой остановила белогвардейцев, которые готовились к захвату Коровницкой слободы. Ещё два орудия разместились около Николо-Тропинской церкви недалеко от берега Которосли — напротив Спасского монастыря.

Три батареи в закоторосльной части Ярославля, как установили краеведы братья Шевяковы, в целом обслуживали около 300 человек, включая подсобных рабочих, женщин и подростков, которые подвозили снаряды и участвовали в хозяйственных работах. По воспоминаниям 15-летнего участника событий И. Орехова, «потом к нам (на батарею) прислали наблюдателя, расставили нас в цепь на расстоянии друг от друга около 25 метров, и мы передавали его указания товарищам, которые стреляли из пушек, по каким объектам вести обстрел. Он давал команду стрелять то взрывными, то зажигательными снарядами».

ГОРОД В ОГНЕ

Первые артиллерийские обстрелы Ярославля стали причиной возникновения пожаров в центре города. По воспоминаниям очевидцев, уже ночью с 6 на 7 июля они видели, как «весь город пылал в огне». Большевик Григорий Петровичев, который в первый день восстания уехал в Ростов и вернулся в Ярославль поздно вечером 7 июля, увидел горящий Ярославль. «Московское шоссе освещалось заревом пожаров Спасского монастыря, дома Сочина (угол Московского проспекта и Малой Пролетарской) и справа лицея. …На Туговой горе ухало орудие, посылавшее в город снаряды. Ночь была тихая, отсутствие паровозных свистков и суетливой толкотни на шоссе и у вокзала придавало ещё больше тишины. Эхо от выстрелов орудий, ничем не заглушаемое, разносилось далеко по окрестности», — писал он по итогам событий.

Как сообщал в своих донесениях в Москву штаб на станции Всполье 7 — 8 июля, Ярославль «от наших снарядов в десяти местах горит. У белогвардейцев артиллерии нет».

7 июля штаб восставших обнародовал для горожан извещение № 1, в котором сообщил о текущем состоянии дел. Среди фактов и вымыслов (в частности, об окружении Московского Кремля восставшими) повстанцы сообщили, что «Северная добровольческая армия повсюду успешно теснит отряды красноармейцев, несмотря на то, что избегает применять артиллерийскую стрельбу, чтобы не повредить дома мирных жителей». Одновременно указывается на разрушительные обстрелы красной артиллерией центральных кварталов города — «отряды большевиков, руководимые военнопленными германцами и мадьярами, стараются уничтожить народные святыни и культурные ценности. Изуверы, озлоблённые неудачами, обстреливают церкви и монастыри зажигательными снарядами, от которых выгорела часть Спасского монастыря. Сбит снарядами купол собора (Успенского)».

Штаб красных на станции Всполье решил 7 июля повторить неудавшееся накануне вечером наступление на позиции повстанцев, когда новгород­ские бойцы дошли до Духовской улицы (ныне Республиканская), но были оттеснены белыми. Для новой атаки вечером 6 июля большевики начали активный артиллерийский обстрел района Сенной площади.

Как писали краеведы Шевяковы, «снаряды рвались над Вознесенскими казармами, церковью Вознесения Господня, трамвайным депо и электростанцией. В 2 — 3 часа ночи 7 июля загорелись деревянные постройки трамвайного депо и стоящие рядом жилые дома. С рассветом стрельба ужесточилась, и возник новый очаг пожара — севернее церкви на Большой Даниловской улице (ныне район Бутусовского парка и улица Пушкина)».

Повстанцы также подготовились к обороне своих позиций. Белые установили пулемёты на все прочные каменные сооружения на площади, включая Вознесенские казармы, церковь Вознесения, электростанцию, трамвайное депо, библиотеку, пожарное депо 2-й части с высокой каланчой и трактир Львова, который размещался на углу улиц Угличской и Пошехонской (ныне Свободы и Володарского).

В полдень 7 июля красные начали новую атаку по направлению к Сенной площади. Как вспоминал комендант станции Всполье Александр Громов, по Угличской улице отряды, поддерживаемые артиллерией, «наступающей цепью дошли примерно до Сенной площади. Цепи были засыпаны пулемётным огнём поставленных на чердаках пулемётов. Потери большие…».

Большевики, узнав о местонахождении пулемётов восставших, решили сбить их с помощью артиллерии. Приказы отдавал Александр Громов. После одного из таких орудийных выстрелов загорелся дом на Пошехонской улице (ныне Володарского), в котором проживала семья большевика. Как раз в момент обстрела у беременной жены Александра Громова начались роды. Случилось непоправимое. Большевик вспоминал: «Загорелась первая моя квартира, и после выяснилось: жену перенесли в другой дом через дорогу… родился сын… горит и этот дом… потолок валится… акушерка бежит, оставляя жену и ребёнка, а также и мать жены уходит. Жена без памяти выползает, и сын, лежа на столе, горит. Увидав с наблюдательного пункта, что мой дом совсем сгорел, откровенно скажу, отчаялся, и не только потому, что заставляло предположение о сгоревшей семье, нет…».

На этом воспоминания о сгоревшем ребёнке прервались. Советские историки дополнили их следующей смысловой точкой: «Какова судьба семьи — он не знал. Тем не менее Громов продолжал руководить боевыми операциями против белых».

Обстрел красной артиллерией района Сенной площади привёл к новым пожарам. В два часа дня уже горели трактир Львова и расположенные рядом дома. Огонь распространялся стремительно, только к ночи уменьшилась его сила, когда пламя уничтожило почти все дома на Большой и Малой Угличских улицах (ныне Свободы и Угличская).

7 июля красные войска также повторили атаку на Николо-Мокринские казармы и позиции восставших у церкви Николы Мокрого. Накануне вечером эта территория уже была в руках большевиков, однако ночью они были выбиты в ходе контратаки бойцами Северной добровольческой армии. Для укрепления линии фронта белые установили пулемёт на колокольне храма Николы Мокрого, значительно увеличив угол и дальность обстрела противника.

Утром 7 июля красная артиллерия со станции Всполье начала обстрел позиций восставших. Под огонь попали колокольня и храм, а также близлежащие жилые дома. Ближе к вечеру началась атака — отряды большевиков прорвались в расположение Николо-Мокринских казарм и военного лазарета рядом с храмом. Пехота пошла проверять захваченные постройки. Как вспоминал потом боец А. Флягин, «…мы вошли в лазарет. Двое с винтовками и бомбами остались у входа, а мы двое пошли наверх. Лазарет был пуст, только несколько мертвецов лежали на койках, прикрытые одеялами. Мерцающий свет пожара и тишина с этими мертвецами охватывали жутью».

Дальнейший ход событий восстановили краеведы Шевяковы. Они писали, что «с полудни 8 июля красная артиллерия начала усиленный обстрел церкви Николы Мокрого и её колокольни. Через два часа от разрыва снаряда загорелся 2-этажный деревянный дом Винокурова. От него огонь перекинулся на такое же здание — управление квартирного отдела, которое сгорело дотла. На пожарище остались только печные трубы да остов каменной пристройки архива, где сгорели все документы. Ещё через два часа загорелся дом инженера Михайлова. Убегая от огня, его покинуло всё семейство — семь человек (включая пятерых детей) и прислуга. Спасая свои жизни и остатки имущества, многие погорельцы спрятались в манеже. В это время началась атака красных на церковь Николы Мокрого. Бойцы красных прорвались к манежу и предложили погорельцам перебраться в более безопасное место, но в условиях непрекращающейся стрельбы это было невозможно. Измученные люди остались в манеже, а к вечеру 8 июля вокруг него всё горело. На развороченную снарядами крышу манежа падали горящие угли, и засыпка чердака из древесных опилок начала куриться. Люди всю ночь заливали её водой, которую приходилось носить от водопровода вёдрами. Здание манежа удалось отбить от огня, который пожирал всё вокруг ночь и весь следующий день. В итоге сгорели все здания военного лазарета, кроме двух заразных деревянных бараков и некоторых служебных построек. Огонь уничтожил также цейхгауз, конюшни, сараи и часть зданий Никольских казарм по набережной Которосли».

9 июля на Сенной площади под ударами снарядов рухнула каланча 2-й пожарной части. 10 июля здесь загорелись торговые лари. Ветром огонь перебрался через улицу, и там заполыхали дома. На самой площади сгорели электротеатр «Модерн», к этому времени пожар уже уничтожил также сапоговаляльную фабрику «Львиной с Сыновьями», спичечную фабрику И. А. Дунаева и гильзовую фабрику «Хаджи Оглу».

ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ПУНКТ НА ВСПОЛЬЕ

Жители города прятались по подвалам или старались убежать от кошмарного обстрела и непрекращающихся пожаров. Беженцы двигались в двух направлениях. Кому было нечего терять, старались выбраться из Ярославля и уходили на станцию Всполье или на переправу через Волгу и из Твериц в окрестные деревни. Другие старались пробраться из городских окраин в центр, где можно было спрятаться в подвалах каменных зданий.

Как вспоминал очевидец Е. Лосинов, «стрельба производилась фугасными снарядами (зажигательными), и маленькие деревянные домики и далее улиц (ы), вплоть до Мологской, начали сначала одиночно вспыхивать, а потом пожар принял грандиозные размеры. С этого момента в передышки боя по улицам стали двигаться сотни погорельцев, торопливо старавшихся спрятаться куда-нибудь, иные в слезах, что потеряли всё своё имущество, другие в неизвестности, что делается с их близкими, и почти большинство с отупелыми, испуганными лицами, не сознающими, что кругом творится и куда они бегут».

Для беженцев на станции Всполье уже 7 июля был организован фильтрационный пункт. Красные проверяли каждого человека. Как писал командир Новгородского батальона Александр Поляков, «у меня был организован концлагерь для более ненадёжных, коих я направлял в таковой, но красноармейцы по дороге по рукам судили того или иного беженца, если руки похожие на рабочие, то таковых вели в концлагерь, а непохожие на рабочие, то тех расстреливали». Сколько людей погибло, не пройдя «тест на руках», осталось неизвестным. Оставшихся в живых после проверки за железнодорожной насыпью на Всполье отправляли в лагерь беженцев.

Руководитель Ярославского восстания, потомственный артиллерист Александр Пер­хуров был поражён, с какой жестокостью красные батареи разрушали древний Ярославль. На суде он рассказал: «На фронте наступающих стали появляться большие батареи… Ту канонаду, которая была в Ярославле в силу этого, не всегда можно было услышать и на фронте в германскую войну. Меня удивляло только то, что действие этих батарей было направлено не на живую силу, а на здания. Между прочим, была стрельба зажигательными снарядами, поднялись пожары… Я не верил, как можно простым снарядом полевым произвести пожар. Я сам артиллерист и знаю, что полевым снарядом нельзя зажечь здание без соломенной крыши. Здесь же горели здания каменные и деревянные, во всяком случае — с железными крышами. Потом я узнал, что стрельба производится зажигательными снарядами».

ПОЧЕМУ КРАСНЫЕ «РАССТРЕЛИВАЛИ» ЯРОСЛАВЛЬ?

В своих воспоминаниях большевики называли различные причины масштабного артиллерийского обстрела Ярославля. Наиболее откровенно и чётко объяснил их председатель Военно-революционного комитета северных железных дорог И. Н. Миронов.

Он писал: «Организованного командования с нашей стороны в достаточной степени всё время не было, первые дни не было и товарища, мало-мальски знающего военное дело, могущего руководить боевыми операциями. Ясно было, (что) недостаточно или, вернее, почти совсем не было лиц, достаточно знакомых с управлением артиллерийскими орудиями. Всё это и затрудняло ликвидацию восстания, и вызвало в достаточной степени беспорядочный обстрел города и тем (самым) излишние разрушения.

Первые дни мы пытались взять город ружейной атакой, но у белых было слишком много пулемётов, мы потерпели поражение — наши атаки не имели на противника никакого действия. Поэтому мы перешли вскоре, главным образом, к артиллерийскому обстрелу города, и обстрел в течение 11 (?) дней был беспрерывный, круглые сутки, за исключением глубокой ночи.

…Мы пытались воззваниями и, насколько это удавалось, другими путями распространять в городе среди населения решение Ревкома, чтобы население уходило из города, так как для нас не было другой возможности, кроме артиллерийского огня".

УБОЙНАЯ КОМАНДА ВАСИЛИЯ РЕМЕЗЮКА

К разрушению Ярославля активно подключился бронепоезд № 2 «Победа или смерть» под командованием 23-летнего матроса Василия Марковича Ремезюка (в некоторых документах — Ремизюка). В начале июля он должен был идти на фронт, но после восстания его отправили в Ярославль. 8 июля бронепоезд прибыл в город, где был разделён на две половины — одна площадка с орудиями обстреливала Ярославль из района станции Всполье и железнодорожного моста через Которосль, другая направилась дальше — к 11-й версте (станция Приволжье) и на подступы к железнодорожному мосту через Волгу.

Вялость и трусость большевистской пехоты сводили многие действия команды бронепоезда на нет, что вызывало гнев у Василия Ремезюка. Вот как сам командир бронепоезда № 2 сообщал 8 — 9 июля о сложившейся ситуации в Москву: «…В целом обстреляна река Волга, по правую и левую сторону подожжены баржи и дома, откуда бил по нас пулемётный обстрел, пришлось проходить, оставляя пехотную цепь сзади, благодаря пехотным командирам, но в результате перешли в наступление после заявления мною, что если не перейдут, то начну расстреливать их начальников, которые сидят в окопах за железной дорогой.

После обстрела правого берега частью был занят, потом в течение трёх часов продолжался обстрел центра города, но опять благодаря только пехоте была занята половина его. … Приблизительно к двум часам ночи горел чуть ли не весь город, преимущественно центр. Обстрел я продолжал с трёх часов ночи. В результате чего выбыло из строя временно три орудия, пулемётная площадка, один убит и несколько ранено из пулемётчиков и командного состава.

Личное моё убеждение, что всё же существующей здесь армией можно сделать очень немногое, что показало мне на опыте… С городом покончить не трудно, но всё же надо поэнергичней здешним начальникам действовать. Я бы просил немедленно выслать двести человек стрелков с пулемётами, желательно латышей, тогда успех гарантирую".

В кровопролитных боях с восставшими были тяжело ранены шесть пулемётчиков и машинист паровоза бронированного поезда. Комендант бронепоезда В. И. Троянский получил шесть ран. В одной из штыковых атак Василий Ремезюк был ранен в лицо и в ногу. Тяжелые ранения получила медицинская сестра бронепоезда. Сами платформы к концу подавления восстания имели пробоины в 55 местах.

«Победа или смерть» оказал большевикам огромную услугу, став сразу после прибытия на Ярославский фронт одной из главных ударных сил красных. Григорий Петровичев назвал его в воспоминаниях «героем»: «Он как силач в рукопашной схватке, где рукой махнёт, там и валятся. Я помню, когда не могли долго сбить белогвардейские пулемёты с верхушки спичечной фабрики „Факел“ (бывшая Дунаева), то он моментом выполнил эту задачу, так же было и в других местах. Немало, вероятно, нагонял он страху белогвардейцам, а нам большую оказывал услугу».

УЛЬТИМАТУМЫ БЕЛЫХ И КРАСНЫХ

Из-за артиллерийских обстрелов и непрекращающихся пожаров на 3-й — 4-й день восстания в городе выгорали целые улицы. Некогда оживлённые рабочие кварталы представляли собой руины. Местные жители, попавшие волей случая в водоворот кошмарных событий, страдали от нехватки продовольствия, потери крова и имущества. Белогвардейцы, чьи укрытия «сожрал» огонь, продолжали обороняться, прячась за оставшимися после пожара печами.

В ночь с 8 на 9 июля руководитель Ярославского восстания Александр Перхуров предъявил большевикам ультиматум. Текст был написан карандашом на листе бумаги в клетку. Именно таким его обнаружили в Российском государственном военном архиве краеведы братья Шевяковы. Текст послания гласил (сохранена последовательность изложения оригинала):

«Начальнику Советских войск, действующих против Ярославля.

Милостивый Государь. Настоящим уведомляем, что если с 6 утра сегодня не будет прекращён обстрел города зажигательными снарядами, то для ограждения интересов граждан гор. Ярославля мною будут приняты следующие меры:

1. В 7 часов утра, в случае непрекращения огня, за каждый выстрел будет расстреляно 10 пленных из советских войск, сейчас содержащихся под арестом.

2. После 8 час. утра сегодня, в случае непрекращения обстрела города зажигательными снарядами, будут расстреляны все пленные советских войск, которых состоит около 1600 человек, считая в том числе представителей совдепа и других органов бывшей советской власти.

3. Изложенное в равной мере будет распространено на всех пленных германцев и мадьяр, находящихся в городе Ярославле, так как, по точным сведениям, имеющимся у штаба армии, представители их принимают участие в боевых действиях советских войск.

4. Предупреждение является первым и последним, часы указаны по-новому".

Александр Перхуров явно блефовал. Расстрелов пленных советских и партийных работников или военнопленных не последовало. «Это была угроза, как обычный приём, который применяется в таких случаях», — говорил он на суде.

Ультиматум Белой гвардии попал в штаб красных на станцию Всполье утром 9 июля. Его текст тут же был передан по телеграфу в Москву. Угрозы руководителей Северной добровольческой армии вызвали негодование у командиров большевистских отрядов. «Ультиматум Красной гвардии» сочиняли сообща. Плод коллективного творчества был напечатан на пишущей машинке и содержал много нецензурной брани. Поэтому исследователи ни разу не приводили его полный текст, а только пересказывали суть требований большевиков — «сдавайте оружие, иначе будет открыт ураганный огонь».

Большевики, не дождавшись никакого ответа от восставших, вечером 9 июля начали новый массированный артиллерийский обстрел Ярославля. Пушки целились во все высокие здания, где были установлены пулемёты повстанцев. Очевидцы вспоминали, как снаряды пробивали купола храмов и сбивали маковки колоколен, где были оборудованы пулемётные гнёзда.

Под прикрытием артиллерии начался новый штурм города. Как установили братья Шевяковы, в атаку пошли подразделения Ярославского, Костромского, Кинешемского, Шуйского, Варшавского, 2-го Московского полков, Новгородского, Старорусского, Рыбинского, Романово-Борисоглебского, Иваново-Вознесенского батальонов, другие отряды и подразделения. Несколько продвинувшись вперёд, красные были остановлены отчаянным сопротивлением восставших. Большая усталость, серьёзные потери от пулемётного огня и отсутствие свежих резервов заставили красногвардейцев отойти на прежние позиции.

Тем не менее за первые 3 — 4 дня после начала Ярославского восстания красным удалось взять восставших в плотное кольцо, не оставив им шанса на организованный уход из города. Постепенно линия фронта сдвигалась с городских окраин к центру Ярославля. Красноармейцы давили пехотой и расстреливали кварталы артиллерией, белые сопротивлялись и по-прежнему не собирались сдаваться.

Штаб красных вновь телеграфировал в Москву: «Мы скоро думаем ликвидировать, но тормоз всему, что командиров, руководителей не имеется. После обмена ультиматумов противник отступает, переправляясь через Волгу. Мы обстреливаем. Вышлите какого-нибудь распорядителя с железной волей для восстановления порядка и ликвидации создавшегося положения».

Красные широко применяли расстрелы без суда и следствия. Как телеграфировал в Москву комендант станции Всполье Александр Громов, «в настоящий момент положение наше улучшилось, много офицеров взято в плен, многие мною лично признаны и расстреляны».

Один из очевидцев писал, что «в эти дни в Ярославле было жить очень опасно, и не думали, что завтра будем жить, так и все 16 дён настроение было самое ужасное». Большевики провели совещание для организации медико-санитарной помощи, поскольку «необходимо спешно убрать трупы, иначе будет зараза». В столицу ушло прошение срочно прислать в Ярославль летучие санитарные отряды…

«КАЖДЫЙ ПОПИК — ПУЛЕМЁТЧИК»

«Белогвардейцы в рясах» — именно так характеризовали священнослужителей большевики. Многие советские и партийные работники в своих воспоминаниях указывали, что «на колокольнях Богоявленской, Владимирской, Никитской, Покровской церквей и Успенского собора пулемёты обслуживались церковниками». В частности, историк Р. Балашов писал, что священники «из пулемётов расстреливали идущих в наступление рабочих и красноармейцев», а на колокольнях Спасского монастыря из пулемётов стреляли «исключительно монахи».

В красном лагере во время восстания и родилась страшная поговорка — «каждый попик — пулемётчик». Ко всему прочему, священникам приписали… участие в допросах. Дальше всех пошёл кандидат наук В. А. Галкин, который в книге о восстании в 1939 году написал: «Церковники рекомендовали свозить тела убитых рабочих к Спасскому монастырю и из них создавать добавочную стену».

Никаких документальных доказательств этих действий и заявлений священнослужителей во время Ярославского восстания, разумеется, не найдено. Краевед В. А. Мясников, изучавший историю восстания более тринадцати лет, не обнаружил указанных фактов даже в протоколах допросов ЧК, поэтому называл подобные измышления явной фальсификацией.

А вот большевики жестоко расправлялись со священно­служителями. Установлены факты расстрелов красными бойцами двух священников.

Первым попал в руки красноармейцев о. Геннадий Здоровцев, настоятель Владимирской церкви (на улице Лисицына). Церковь находилась на пути от станции Всполье к центру города и занимала стратегическое местоположение при отражении атак красных войск. На её колокольне стоял пулемёт восставших, который причинил много бед большевикам.

Как вспоминал командир Новгородского батальона Александр Поляков, «мною было выкачено одно орудие против этой церкви и шагов из 1000 она была обстреляна, но всё же пулемёт с таковой бил. В ночь на 8 или 9 церковь была красноармейцами окружена и с таковой с пулемётом был снят поп». Священник был на месте расстрелян красноармейцами. В 2000 году его причислили к лику святых.

Другой жертвой красноармейцев стал настоятель церкви Параскевы Пятницы на Туговой горе о. Николай Брянцев. К вечеру 6 июля — в первый день восстания — большевики притащили на Тугову гору артиллерийское орудие и открыли огонь по центру Ярославля. В течение следующих нескольких дней здесь были установлены ещё несколько орудий, а несколько бойцов попытались затащить пулемёт на колокольню храма. Священник возмутился действиями солдат.

8 июля красногвардейцы расправились с отцом Николаем. По рассказам прихожан, которые в тот день были на службе, священника схватили и решили расстрелять. Его заставили самого рыть себе могилу. Настоятель просил не стрелять ему в лицо. Пули попали в грудь, священник был ещё жив, когда его сбросили в яму. Отец Николай продолжал креститься и молился. Его закопали живым, сверху бросили дохлую собаку и под конец помочились на могилу. 18 июля он был перезахоронен священным чином, в новую могилу вместе с телом положили Евангелие. Сейчас место захоронения неизвестно, поскольку в советское время многие мраморные могильные плиты были увезены для ремонта полов на железнодорожном вокзале Ярославль-Московский.

* * *

В мае 1922 года, во время Международной экономической конференции в Генуе, российская делегация представила документ под названием «Претензии России к государствам, ответственным за интервенцию и блокаду», в котором имелся отдельный раздел «Разрушение Ярославля», где были приведены следующие цифры (текст приводится в сокращении):

«Из общего числа жилых строений 7618 (1198 каменных и 6580 деревянных) сгорело 2147 строений с числом квартир до 6000, остальные жилые строения почти все имеют большие или меньшие повреждения от пуль и снарядов и требуют ремонта… Из 75 фабрик и заводов с 20 000 рабочих сгорело 20 фабрик и заводов…

Число жителей Ярославля перед войной достигло 120 000 человек. Во время войны, с приливом беженцев, цифра населения, включая и войсковой гарнизон, доходила до 190 000 человек. После мятежа значительная часть жителей вынуждена была покинуть город, и во время работы комиссии в городе проживало 76 000 человек гражданского населения…

Из чистого, уютного, красивейшего города Ярославль превратился в грязный, наполовину уничтоженный город с громадными площадями-кладбищами, покрытыми развалинами и остатками пожарищ.

Итого ущерб по городу Ярославлю 124 159 тысяч рублей".

О том, кто уничтожал Ярославль артиллерийским огнём, в «Претензии» не говорилось…

Читайте также на нашем сайте статью «1918. Июльский мятеж в Ярославле».

О репрессиях после подавления мятежа см. статью
«1918 — 1920. Список расстрелянных в Ярославской губернии»