АЛЕКСЕЕВ Михаил Яковлевич (ок. 1805, Санкт-Петербург — 1848, Ярославль) — владелец ярославского и рыбинского театров в 1839 — 1848 гг.

Михаил Алексеев — сын богатого петербургского купца. В молодости увлёкся театром. Уже будучи женатым и имея дочь, он ушёл от семьи и сделался провинциальным актёром-комиком. В Ярославле он появился в 1828 году и поступил в труппу местного театра. Как вспоминал много лет спустя театральный антрепренёр Н. И. Иванов, «жалованье, разумеется, Алексеев получал мизерное, на которое едва можно было существовать. Отец же его имел громадное состояние, доходившее чуть не до миллиона; но недовольный поведением сына, старик не помогал ему ни копейкой, хотя приютил у себя его соломенную вдову с малолетней дочерью. Конец долготерпению Михаила Яковлевича наступил в 1839 году, когда его отец «волею Божею отыде к праотцам». На долю единственного сына досталось почти все богатство, скопленное копейками в продолжение десятков лет.

Перед отъездом в Петербург за наследством, Алексеев устроил на занятые деньги большой вечер, на котором, кроме всей труппы, присутствовали многие городские обыватели, между прочим и владелец театров, архитектор Паньков, с которым тут же на словах он и условился относительно купли обоих театральных зданий. Всю труппу он уговорил в полном ее составе остаться служить у него, причем пообещал увеличить каждому оклад жалованья, — все, разумеется, охотно согласились. Меня он выбрал режиссером и, без сравнения со всеми остальными, назначил большое содержание".

Лето 1839 года труппа отработала в Рыбинске. А 20 сентября 1839 года в «Ярославских губернских ведомостях» появилось следующее объявление:

«Содержатель Ярославского театра г-н Алексеев честь имеет известить почтенную публику, что он в первых числах октября откроет поправленный и украшенный новыми и лучшими против прежнего декорациями, костюмами и пр. театр. Он надеется, что почтеннейшая публика не оставит его своим благосклонным вниманием. Г. содержатель ещё долгом своим полагает просить почтенную публику, не угодно ли кому иметь абонемент на ложи, бенуары и кресла, от десяти до сорока спектаклей. О цене можно узнать от самого содержателя Михаила Яковлевича Алексеева, живущего в доме г. губернского архитектора Панькова».

Но с труппой Алексеев поначалу не нашёл взаимопонимания. Вот как вспоминает об этом всё тот же Иванов:

«Осенью в Рыбинск приезжал Алексеев: получил отчеты, расплатился со всеми, велел нам отправляться на место служения, а сам снова уехал в столицу за окончательным разделом наследства. В этот приезд он был очень важен, надменен и напускно серьезен; перемена материального положения значительно изменила его в самый короткий срок.

Мы отправились в Ярославль и разместились по гостиницам в ожидании Алексеева, который по каким-то важным обстоятельствам задержался в Петербурге более предположенного времени, хотя сезон давно уже следовало бы начинать.

Наконец, в одно прекрасное утро, когда мы, актеры, по обыкновению, собрались в трактир «Лондон» своей компанией чайку попить, появляется Алексеев вместе с каким-то господином и, удостоив нас по пути легким поклоном, проходит в соседний кабинет. Наш антрепренер имел вид сумрачный и недовольный; его слишком неучтивое приветствие, брошенное нам мимоходом, обидело нас.

С понятным недоумением мы замолкли и стали прислушиваться к разговору Алексеева, долетавшему до нас из соседнего кабинета довольно явственно, — Михаил Яковлевич видимо не стеснялся нашего близкого присутствия и даже с умыслом говорил такое, что мы должны были намотать на ус. Алексеев сообщал своему знакомому, что он везет из Петербурга замечательную труппу и что мы для него не годны, не под стать его столичным знаменитостям.

Такие рассуждения антрепренера, разумеется, нас ошеломили. Куда отправишься посреди сезона? Везде полно, никто в актерах не нуждается. В особенности нас угнетало то, что мы кругом были должны: и в гостинице, и в лавках, и в трактире. Обиженные и оскорбленные, разбрелись мы по домам обдумывать в отдельности свое безвыходное положение.

Несколько дней спустя я случайно встретился на улице с В. А. Кокоревым, в то время только что начинавшим свою деятельность по откупу и временно проживавшим в Ярославле. Он расспросил меня о проделке Алексеева с нами, которая в разных вариациях стала уже известна всему городу, и осведомился, что намерены мы, оставшиеся не удел, предпринять теперь для обеспечения своего существования? Я ему откровенно признался, что мы совершенно теряемся в распланировке своих будущих действий.

— Поезжайте, — сказал он, — в Вологду. Там театра нет и не было. Вам, вероятно, будут там очень рады.

— Где же мы будем играть, если там нет театра?

— В моем доме.

— А сцена, декорации, — начал было я пересчитывать все затруднения, которые сопряжены с денежными тратами, для нас немыслимыми, но Кокорев меня перебил, добродушно улыбаясь:

— А уж это не ваше дело… Вы только скажите, согласны ли ехать в эту глушь.

Разумеется, я согласился от лица всех моих товарищей.

Кокорев немедленно сделал распоряжение о переделке своего громаднейшего вологодского дома в театр, и торопил нас отъездом, чтобы работа шла под нашим наблюдением. Он открыл нам в Вологде кредит в различных лавках, подарил массу полотна под декорации; словом сделал все для нашего блага и ничуть этим не кичился.

Когда до слуха Алексеева дошла весть о нашем отъезде в Вологду, он прибежал ко мне, как к главному распорядителю товарищества, и сердито заговорил, пересыпая каждую фразу своей излюбленной поговоркой «как того, как его»…

— Не смеете уезжать…

— Это почему же? — спокойно спросил я.

— Потому, что… как того, как его… у меня служить обязались…

— Да ведь мы не нужны вам, вы выписываете петербургскую труппу.

— Как того, как его… Я пошутил с вами…

— Так не шутят, Михаил Яковлевич.

Оказалось, что Алексеев хотел только постращать нас петербургской труппой, которую вовсе и не приглашал и которой вовсе и не существовало в столице, так как в Петербурге в то время не существовало никаких частных сцен, от которых можно бы было позаимствовать актеров. Своею горькою шуткой он полагал возбудить в нас большее почитание к его персоне и, главное, рассчитывал на нашу добровольную скидку той прибавки к жалованью, которую полгода тому назад нам пообещал.

Разумеется, совершить мировую было уже поздно, так как Кокорев в своем вологодском доме приступил к работе, и с Алексеевым, по его собственной вине, мы разошлись окончательно. Он оказался в критическом положении: театр готов, а труппы нет. И пришлось ему набирать кое-каких захудалых актеров, свободных от ангажемента по причине своей негодности. Само собой понятно, что дела его пошли плохо и расчетливый антрепренер понес крупные убытки".

Через год многие актёры вернулись в труппу Алексеева. Кроме того, он привлёк артистов из Москвы, Нижнего Новгорода, Киева. В сезоне 1835/1836 годов в ярославском театре играли московские актрисы Лавровская и Кураева; Михайлов, Иванова, Любавская, Орлова, Немчинова, Залесский из Нижнего Новгорода, Залесская, Рахманов, Рахманова, Фёдоров из Киева. Ряд актёров служили потом в Ярославском театре около 20 лет.

В 1841 году Алексеев провёл коренную перестройку паньковского театра. «Ярославские губернские ведомости» 16 января 1842 года писали: «Возобновился перед нами пример Волкова. С.-Петербургский купец М. Я. Алексеев купил у г. Панькова театр, пришедший в ветхость, сломал его и, не щадя средств на издержки, на том же месте построил новый, каменный, очень хорошей архитектуры. Нынешний театр внутри прекрасно и удобно расположен; декорации и машины устроены по рисункам с.-петербургских театров. Гардероб богат костюмами. По общему признанию, театр в Ярославле есть один из лучших в провинции…»

В том же 1841 году Алексеев перестроил и принадлежащее ему здание Рыбинского театра.

В 1844 году на рыбинской сцене дебютировала будущая звезда Малого театра Любовь Косицкая. В труппе Алексеева в 1840-е служили артисты Ярославцева, Степанова, Славина, супруги Бешенцевы, супруги Ленские, Лисенков, Александров, Афанасьев и другие. Отзывы в прессе о театре Алексеева были самые благожелательные.

Михаил Яковлевич скончался в конце 1848 года. По наследству здания ярославского и рыбинского театров отошли его малолетней дочери Фёкле (управляла ими вдова Михаила Яковлевича — Дарья Алексеева). С осени 1849 здания театра арендовал антрепренёр Н. И. Иванов. А в 1855 хозяином ярославского и рыбинского театров становится Василий Андреевич Смирнов, женившийся на Фёкле Алексеевой.