СМИРНОВ Василий Андреевич (ок.1815 — после 1881, Ярославль?) — владелец и антрепренёр Ярославского театра с 1855 по 1880 гг.

Василий Смирнов родился в семье крепостного крестьянина. В молодости играл на виолончели (по другим сведениям — на скрипке, по третьим — на валторне) в оркестре вологодского театра, затем оказался в Ярославле. Сумел выкупиться из крепостной зависимости.

В Ярославле в то время театром владел Михаил Яковлевич Алексеев. Ему же принадлежал и театр в Рыбинске. В 1849 году Алексеев умер. После его смерти здания театров перешли по наследству его малолетней дочери Фёкле Михайловне, а управляла делами её мать Дарья Алексеева. Смирнов сделался при ней кассиром театра (очевидно, кем-то вроде главбуха или финдиректора).

А в 1855 году Смирнов стал хозяином как Ярославского, так и Рыбинского театров. Театральный антрепренёр Николай Иванов, откровенно не любивший Смирнова, в своих воспоминаниях так описал обстоятельства, при которых Смирнов сделался владельцем театров:

«Через кого-то проведал он, что в руках одной небогатой помещицы Прас­ковьи Михайловны (фамилию ее теперь я не помню) находится вексель покой­ного Алексеева в 10 000 рублей, который был им выдан незадолго до смерти, — так сказать, в благодарность за долговременную ее благосклонность к нему. Эта взаимная благосклонность ни для кого не была секретом, точно так же, как и то, что отношения супругов Алексеевых ограничились только совместным житьем в одном доме. Векселю своему Прасковья Михайловна не давала ни­какого хода, — отчасти потому, что свежа еще была память об Алексееве, а главное, — из скромности, из нежелания сделаться даже на самый короткий срок злобою дня в городе. Всем этим тонко воспользовался Смирнов. В один прекрасный день он явился к векселеобладательнице и объявил ей безапелля­ционно, что по имеющемуся у нее векселю Алексеева она ничего не получит.

— Как? Почему? — удивилась помещица.

— Да, потому что, да… нет ничего у Алексеевой!

— Как ничего? А театр?

— Да, потому что, да… театр-то?.. А ваш векселек-то в какую сумму?

— Десять тысяч рублей.

— Хе-хе-хе! — притворно рассмеялся Смирнов. — Да, потому что, да… А театр-то всего тысячи четыре стоит, — и то бы, разумеется, ладно, да лиха беда в том, что покрупнее вашего векселя после Алексеева остались, так что на вашу долю и грошей не наберешь…

Пошли обычные расспросы, разъяснения, окончившиеся тем, что Смир­нов предложил взять ей за свой вексель от него тысячу рублей и этим оконча­тельно удовлетвориться. Эту сделку предусмотрительный заика мотивировал тем, что, намереваясь жениться на дочери покойного Алексеева, он хочет предварительно, разумеется, не без согласия невесты и ее родительницы, по­ступить со всеми кредиторами миролюбивым образом, чтобы хоть несколько застраховать будущее своих в скором времени близких родственников. При­чем присовокупил, что и другие кредиторы Михаила Яковлевича согласились на подобную сделку и этим оказали неизмеримое благодеяние. Прасковья Ми­хайловна поддалась на эти увещания и отдала Смирнову десятитысячный век­сель за тысячу. Но Смирнов, перед выплатой денег, «для большей верности» попросил на обороте бланка сделать полную передаточную надпись на его имя.

Заручась этим документом, является он к Алексеевой и начинает очень смелый разговор относительно своего сватовства к ее дочери, едва достигшей семнадцати лет, взаимно влюбленной в молодого капельмейстера. Разумеется, та отвечала решительным отказом, на который Смирнов спокойно заявил, что в его руках находится десятитысячный вексель ее мужа, по которому она ведь не в состоянии уплатить, а это влечет к ее полному разорению, так как для удовлетворения его придется с аукциона продавать театр, единственную и вер­ную ее поддержку. К этому Смирнов смиренно добавил, что в его сватовстве странно видеть корыстную цель, наоборот — им руководит священное чувство выручить из беды уважаемое семейство.

И что же? Под угрозою разорительного процесса, молоденькая и хоро­шенькая Фекла Михайловна Алексеева, против всякого желания принуждена была сочетаться браком с несимпатичным, грубым и мелочным Смирновым, к которому в виде приданого перешли ярославский и рыбинский театры. С этого времени он вступил на антрепренерское и режиссерское поприще".

Иванов так описывает эти события, как будто он сам при них присутствовал, поэтому его добросовестность вызывает сомнения. К тому же Иванов арендовал театр в Ярославле задолго до появления Смирнова, а тот что называется перешёл ему дорогу. Так что причины негативного отношения к более удачливому конкуренту вполне очевидны.

В.А. Смирнов владел и руководил ярославским театром 25 лет — больше, чем кто бы то ни было. Современники оставили о нём весьма разноречивые отзывы. Его бранили за излишнюю прижимистость в отношении с актёрами, но при этом отдавали должное его аккуратности: он всегда точно выполнял свои обещания и исправно платил положенное жалование. Критики нередко отмечали бедность и даже убогость декораций и костюмов, но отмечали, что Смирнов давал возможность зарекомендовать себя начинающим артистам.

В 1865 г. Смирнов принял в труппу никому не известную девушку Пелагею Стрепетову. Она начала свою службу в театре с амплуа «всё на что понадобится», получая за это 18 руб. жалования. Впоследствии Пелагея Антипьевна с большой теплотой вспоминала о начале своей театральной деятельности: «Во время 15-и летней кочевой жизни много мне приходилось видеть всяких трупп и дурных и хороших, но нигде я не встречала более мирной, согласно, дружной труппы, как в этот мой первый сезон у Смирнова, нигде не жилось так легко, спокойно и безмятежно: ни сплетен, ни зависти, ни интриг».

Пелагея Стрепетова

Стрепетова прослужила у Смирнова два сезона, получив признание ярославской и рыбинской публики. Однако в 1867 году она покинула ярославский театр. Вот как она описала причину этого в своих воспоминаниях:

«По окончании сезона, на первой неделе поста я пришла к Смирнову вместе с прочими артистами за расчетом. Смирнов сам никогда никого не приглашал оставаться у него на дальнейшую службу — даже и в тех случаях, когда артист был ему прямо необходим. Он считал это унизительным для себя, как для «хозяина».

На вопрос мой, нужна ли я ему на будущий сезон, он ответил утвердительно. Тогда я заявила, что с удовольствием рада служить в его труппе, если он согласится платить мне жалованья 25 рублей в месяц, иначе, при всем желании, остаться не могу.

— Что? Что такое? — закипятился Смирнов. — У меня Лизавета Фоминична (Красовская) получает 25 рублей — первая актриса, и уж не молодая женщина, а ты… ты… девчонка, требуешь такого жалованья… потому что… да… да… слишком много о себе думаешь… да, да…

Жаль было мне покидать Ярославль, я так сжилась с ним за это короткое время, что служба в другом месте и с другой труппой мне прямо казалась невозможной, но, делать нечего, — приходилось расстаться. Через несколько дней, к великой радости тетки, мы отправились с ней в Нижний, а вслед за мною туда же полетело письмо к матери от Смирнова, в котором он жаловался на мое дерзкое поведение и дурной характер, чем объяснил свой отказ оставить меня на дальнейшую службу".

Афиши спектаклей составлялись самим Смирновым, который для привлечения массы публики давал эффектно-ложные сведения о характере идущих пьес. Попытка обозревателя «Ярославских губернских ведомостей» в одной из статей усовестить Смирнова успеха не имела. В ответном письме в редакцию он по этому поводу заявлял: «Я вполне знаю, что это похоже на афёру. Но ведь и то сказать: что же остаётся делать антрепренеру… Ведь массе (которая, как и везде составляет большинство) нужна приманка, и этой то приманкой служит восхваление пьес и расписывание картинами афиши. Многолетний опыт доказал мне, что, когда идут хорошие пьесы, например комедии Островского и Гоголя, то театр бывает часто пуст».

Разработка репертуара. Назначение исполнителей, выбор пьес для бенефисов производились всегда Смирновым. Вот как об этом много лет спустя писала Стрепетова:

«На репетициях он смотрел за порядком, кричал на рабочих, делал выговоры музыкантам, хористам, вообще распоряжался, приказывал, но до исполнения ролей ему не было ни малейшего дела, он требовал только их твёрдого знания. Были впрочем, случаи, когда он принимался менторствовать. Излюбленной его пьесой была „Танька-разбойница“. И вот, когда ставили „Таньку“, Смирнов спозаранку забирался на репетицию, обставлял сам сцену, указывал актёрам места, учил новичков, объяснял им характер их ролей, исправлял оговорки, подавал реплики прежде суфлёра, т. к. дословно знал всю пьесу, хлопотал о реквизите, словом, приходил в неописуемую ажитацию, точь в точь такую, которая овладевала им только когда он готовил публике сюрприз в виде куплетов, слова и музыка были его собственной стряпни и которые он самым бесцеремонным образом вставлял в старинные драмы и трагедии…»

Отдать ему должное, Смирнов тем не менее обладал настоящим талантом антрепренёра. Он всегда сам занимался формированием труппы, старался приглашать для работы хорошо зарекомендовавших себя актёров. Организовывал он и гастроли знаменитостей.

Михаил Щепкин

Именно при нём в Ярославле в мае 1856 года состоялись большие гастроли великого артиста Михаила Семёновича Щепкина. Он был приглашен Алексеевым на 6 представлений за 600 рублей серебром. При этом Щепкин, по воспоминаниям современников, в пользу содержателя театра сыграл даром два лишних спектакля. Тем не менее, Михаил Семёнович остался очень доволен приёмом и отношением к нему городского начальства и общества. В 1858 году Щепкин ещё раз приезжал на гастроли в Ярославль.

Айра Олдридж. Худ. Т. Шевченко

В театре Смирнова дважды гастролировал негритянский актёр Айра Олдридж (родился в США в 1807, с середины 1820-х жил в Европе, с 1858 выступал в России, умер в 1867 году в Лодзи, Российская Империя, ныне — Польша). Летом 1859 г. ярославские и рыбинские зрители увидели Олдриджа в шекспировских образах Отелло и Лира. В 1864 г. кроме «Отелло» и «Лира» он играл ещё в «Макбете» и «Шейлоке».

В 1880 году Смирнов продал театр купцу 1-й гильдии Сергею Арефьевичу Черногорову.