Масштабным проявлением Гражданской войны в Ярослав­ском крае стали крестьянские восстания. Начавшись с отдельных вспы­шек недовольства в 1918 г., отдельных волнений и локальных выступ­лений, к лету 1919 г. они переросли в настоящую крестьянскую войну, охватившую треть территории губернии.

Предпосылки крестьянских восстаний

Историки советского времени искали причину этого так называе­мого «зеленого» движения не в самом крестьянстве, а извне. Одни заяв­ляли, что всему виной эсеры, имевшие сильное влияние в ярославской деревне и собравшие большинство голосов на выборах в Учредительное собрание [1]. Другие выискивали среди участников восстаний инородные соци­альные элементы, сваливая вину за провоцирование тружеников земли на выступление против «рабоче-крестьянской» (то есть своей же) власти на офицеров, помещиков, кулаков [2]. Некоторые считали, что к яро­славским событиям лета 1919 г. был причастен адмирал Колчак.

Но не секрет, что крестьяне очень недоверчиво воспринимают любых «чужаков», людей не из своего «мира», и вряд ли просто так под­дадутся на агитацию, если в действительности не будут сами доведены властью до отчаяния. Повстанческое движение в ярославской деревне, как, впрочем, и по всей России, было в первую очередь ответом на губи­тельную для крестьянства политику большевистской власти в деревне.

В ноябре 1917 г. большевики пообещали крестьянам отдать землю, но, получив ее, крестьяне получили и постоянные реквизиции того, что на этой земле ими выращивалось. Уставшим от войны крестьянам был обещан мир — а вместо мира деревня увидела массовые принудитель­ные мобилизации в Красную Армию. К тому же лидеры большевиков не раз призывали «разжечь гражданскую войну в деревне» [3]. Имелось, правда, в виду истребление менее состоятельной частью крестьянства более зажиточной — кулаков. Но при том, что достаток традиционно вос­принимался большинством крестьян как награда за трудолюбие, а ку­лачество — как наиболее активная (в политическом, экономическом, да и в культурном плане) часть этого самого крестьянства — всегда выражало и защищало интересы деревенского общества, большевистский лозунг классовой борьбы против кулака на селе оказался утопией. Вместо гра­жданской войны внутри деревни большевики получили недовольство, переросшее в антиправительственные восстания.

К тому же нужно учесть, что к 1918 году крестьяне стали куда бо­лее «легкими на подъем» в вопросах участия в различных социально-политических акциях, чем ранее, — в результате падения авторитета какой бы то ни было власти, а также ставшего уже привычным опыта крестьян по решению своих проблем собственными силами (погромы поместий, передел земли).

Таким образом, начало массовых антибольшевистских крестьян­ских восстаний в Ярославской области связано с объективными при­чинами, лежавшими в первую очередь в политике РКП (б) в деревне. Эта политика не могла не вызвать протеста и сопротивления со стороны крестьян, так как была направлена в первую очередь на максимальное выкачивание из деревни продовольствия посредством многочисленных поборов и реквизиций.

Особый гнев у крестьян вызывала деятельность комбедов и продотрядов. Первые воспринимались крестьянами как официально организованные и поощряемые советской властью бан­ды грабителей и мародеров, а мероприятия вторых даже самими ком­мунистами характеризовалась как «распущенность и чисто преступная деятельность, вносящая зачастую только дезорганизацию и озлобление масс!» (из резолюции о продовольственном положении в губернии, при­нятой на совещании Ярославского губисполкома, губкома партии и губпродкома в декабре 1918 г.) [4].

Продразверстка выгребала из крестьянских закромов все подчис­тую, обрекая население на голод. «В продовольственном отношении по­ложение очень плохое, — рапортовал в Ярославль Даниловский уездный военный комиссар в марте 1919 г. — В Положиновской волости крити­ческое, хлеба нет, выдача за март приостановлена. В Халезенской во­лости более тысячи беднейшего населения удовлетворяется хлебным пайком по 4 ф. на человека на месяц» [5].

Дополняли картину неисчис­лимые налоги и поборы (крестьяне обязаны были сдавать даже грибы и ягоды), превышавшие, по мнению некоторых исследователей, объем та­ковых во времена крепостного права; а также необходимость выполнять различные трудовые или гужевые повинности в пользу государства (на­пример, заготовка дров, расчистка железных дорог от снежных заносов и др.). В конкретном же исполнении местных властей постановления центральной власти часто принимали еще более жестокие, чудовищные и абсурдные формы.

Естественно, долго терпеть такое отношение к себе крестьянин не мог. Назревал социальный взрыв, который должен был вылиться в тради­ционный «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». То из одной местности, то из другой в Ярославль поступали сведения о недовольствах крестьян и угрозах их в адрес существующей власти. Во второй полови­не 1918 г. крестьянские восстания, охватывавшие по несколько волостей, произошли в Мологском, Мышкинском, Пошехонском, Угличском уездах; отдельные вспышки волнений были зафиксированы также в Карашской и Ильинской волостях Ростовского уезда, Крестобогородской и Курбской волостях Ярославского уезда, Вятской волости Даниловского уезда [6].

Последней каплей, переполнившей чашу терпения ярославских крестьян и заставившей их сделать решительный шаг на пути к откры­тому разрыву с властью, стала принудительная мобилизация в Красную Армию, впервые проведенная в деревне в ноябре 1918 г. Это было на­рушением обещанного властью ранее мира и возможности спокойно работать на земле. С другой стороны, если поборы, реквизиции и про­чие выходки властей крестьянин терпел в своем доме вместе со своей семьей, то уходить из своей деревни, оставляя голодных домочадцев на произвол непредсказуемых правителей, проливать за такую власть свою кровь сельский мужик уже не желал. И крестьяне, собрав теплую одежду и взяв котелки, пошли в леса.

К середине 1919 г. от призыва в Красную Армию скрывалось более полутора миллионов дезертиров. Они состави­ли весомую часть активных участников крестьянских восстаний, кото­рые в советских документах часто именовались «дезертирскими».

Мологское восстание 1918 года

Самым крупным выступлением осени 1918 г. стало Мологское восстание. Оно началось 26 октября 1918 г. в Сить- Покровской волости захватом волвоенкомата. Есть данные, что с первых же часов восстания в нем существовали черты организованности: имел­ся «штаб белых, главарем которого был полковник Юхневич».

Очевидно, что офицеры, в том числе бежавшие из Ярославля после подавления там июльского антибольшевистского мятежа, оказывали определенное воздействие на ход событий. Так, именно имевшими боевой опыт военными был издан приказ о про­ведении мобилизации среди крестьян в так называемую «народную ар­мию». Собирали эту армию на железнодорожной станции Харино (ныне — Новый Некоуз), ставшую вскоре центром антибольшевистского сопро­тивления.

29 октября повстанцы захватили на станции Харино два поезда, изъяв все имевшееся в нем оружие. Правда, оно оказалось в основном иностранного производства, и имевшиеся у крестьян патроны к нему не подошли. Всё же крестьяне предприняли после этого штурм станции Волга с целью захватить железнодорожный мост.

Так как это был важнейший стратегический объект, то на ликвидацию угрозы из Рыбинска, Яро­славля, Мышкина, Углича и соседних Тверской и Вологодской губерний были отправлены отряды красных общей численностью более 200 че­ловек, вооруженных пулеметами. Крестьяне смогли лишь взять станцию Шестихино, после чего столкнулись с красными, обратившими их в бег­ство. Командир красного отряда Кузьмин рапортовал, что при этом в бою было уничтожено до 100 человек неприятелей.

31 октября красные освободили последнюю удерживаемую «зеле­ными» станцию Маслово. Подавление восстания перешло вглубь уезда. К красным по железной дороге и по реке Мологе подошли новые подкре­пления (еще около 150 человек). После этого серьезное сопротивление крестьян большевикам прекратилось (достаточно было одной пулеметной очереди, одного залпа из пушки, чтобы крестьяне разбегались).

В течение нескольких дней красноармейские отряды «зачищали» села и деревни, жители которых участвовали в выступлении. Известно, что в ходе подав­ления восстания было расстреляно 40 крестьян Мологского уезда [7].

Как советская власть боролась с уклонистами от призыва в армию

И все-таки вплоть до мая 1919 г. сопротивление крестьянства вла­сти носило в основном пассивный характер.

Ярославские крестьяне не являлись на сборные пункты военкома­тов, прячась в лесах или просто в картофельных ямах, бежали и из воин­ских эшелонов, а также непосредственно с передовой. К июню 1919 г. в Ярославской губернии от властей скрывалось до 30 тысяч мужчин. «Укло­няющихся не меньше, чем призванных», — с тревогой сигнализировал в Ярославль военком Любимского уезда [8]. Зимой 1918/19 года они не проявляли себя активно, просто уклоняясь от встречи с представите­лями государственных органов. Но с началом весеннего сева ситуация стала обостряться.

Весной 1919 г. во всех уездах Ярославской губернии были созда­ны Комиссии по борьбе с дезертирством. Они вели вылавливание из лесов уклоняющихся от мобилизации, проводили большую работу по агитации среди населения о вреде дезертирства и необходимости идти в Красную Армию, устраивая митинги или расклеивая листовки следую­щего содержания:

«Стой, товарищ!
Ты бежал из Красной Армии?
Зачем?
Ты скажешь, что дома некому работать?
А ты знаешь, что придут белогвардейцы — и тебя заберут, и то, что имеешь, возьмут.
Ты забыл, что в Николаевское время забирали нас для того, чтобы заковать в цепи рабства. А теперь ты должен, не медля ни минуты, идти в ряды для защиты от нападающих белогвардейцев, которые не­сут смерть и порабощение Крестьянам и Рабочим.
ТОВАРИЩ! выбирай любое: или получишь смерть от золотопо­гонных офицеров и заслужишь вечное проклятие от трудового люда, или иди скорей в ряды — и тогда мы скоро справимся с врагами револю­ции и трудового народа.

Комиссия по борьбе с дезертирством" [9].

Но подобная агитация далеко не всегда приносила желаемые ре­зультаты. Подавляющее большинство населения ярославской деревни в первой половине 1919 г. сочувственно относилось к «зеленым», доставляя последним в леса пищу, одежду, сообщая о приближении карательных от­рядов. Поэтому часто действия советских властей по предотвращению де­зертирства приводили к обратным результатам.

А бывало даже, что имен­но митинг, на котором большевики уговаривали крестьян идти в Красную Армию, перерастал в антиправительственное выступление. Так, после митинга в Климатинской волости Угличского уезда, организованного 22 июня 1919 г. комиссией по борьбе с дезертирством, «дезертиры ото­шли в сторону и решили собрать уже свое чисто контрреволюцион­ное собрание на следующий день в с. Климатине. Тут решили оказать поддержку всем другим волостям, если только какая-нибудь восстанет против советов» [10].

Агитация на митинге в Раменской волости Яро­славского уезда закончилась тем, что раздосадованные крестьяне ста­ли кричать: «Вы, коммунисты, больше к нам не являйтесь. Вы смущать только народ ходите» [11].

Собственно, можно сказать, что начало массовых крестьянских восстаний стало реакцией на активизацию мероприятий власти по со­кращению числа уклоняющихся от мобилизации. В начале июня 1919 г. губернскими властями была объявлена «неделя дезертира». Власти обе­щали: «Всякий, кто вернется, каковы бы ни были причины его укрыва­тельства, будет принят нами в Армию на равных началах с другими без всякой кары (выделено в документе — А.Д.). По окончании недели мы начнем вооруженные облавы и будем строго карать оставшихся"[12].

Эта акция дала ничтожно малые результаты: всего по губернии властям сдалось лишь около 200 человек. Крестьяне, не раз обманутые больше­виками, уже не верили им.

Формы крестьянского сопротивления

К маю 1919 г. крестьянское движение в Ярославской губернии начинает принимать некоторые организационные формы, вырабаты­вать собственную идеологию, цели, тактику.

Движение приобретает и собственных лидеров — в основном вышедших из той же крестьянской среды младших офицеров бывшей царской армии, а также сельских учителей, имевших определенные организационные и военные навы­ки, более высокий уровень грамотности, а также сформировавшиеся взгляды на ситуацию в стране. Именно эти люди переводили брожения и недовольства крестьян в плоскость большой политики, придавали бытовым требованиям сельских жителей политическую окраску.

Круп­нейшими лидерами крестьянского повстанческого движения в 1919 г. стали происходившие из Даниловского уезда учитель из села Вятское Георгий Пашков, крестьяне братья Константин и Дмитрий Озеровы, учитель из села Бабурино Иван Успенский [13].

По всей губернии с мая 1919 г. в лесах дезертиры неоднократно собирались вместе для того, чтобы решить, как вести себя дальше, что делать. Эти собрания, атмосфера на которых и без того была накале­на, представляли собой благодатное поле для антиправительственной агитации. Нескольких брошенных в толпу хлестких фраз относительно того, что большевистская власть всех обманывает и грабит, что необхо­димо начать решительную борьбу против нее, хватало для того, чтобы медленно тлеющий очаг возмущения и несогласия вспыхнул и толпа пе­решла к решительным действиям.

Во второй половине июня 1919 г. в нескольких местах Ярославской губернии толпы дезертиров и прочих крестьян пошли «сшибать Советы». Действия разгоряченной массы проходили обычно по достаточно типо­вому сценарию, который сохранившиеся в архивах документы позволя­ют проследить в мельчайших подробностях.

В большинстве случаев элементы организованности движения были слабы или вообще отсутствовали. Обычно часть крестьян по­сле произошедшего в лесу «дезертирского» собрания направлялась к зданию местного Совета, где они арестовывали председателя и других работников. Аресты сопровождались угрозами насилия, избиениями и даже убийствами партийных активистов.

По воспоминаниям члена партийной ячейки д. Курово Мышкинского уезда, 3 июля 1919 г. «из Олешкова ворвалась в деревню толпа вооруженных крестьян, которые потребовали выдачи большевиков». Так как председатель Совета дома обнаружен не был, повстанцы избили его жену.

Бывало, акты возмездия коммунистам выливались в жестокие расправы. 23 июня 1919 г. в Новоселковской волости Угличского уезда у члена РКП (б) облили дом ке­росином и сожгли. Сгорели жена, дети и все имущество.

В Покровской волости того же уезда повстанцы бросили коммунисту бомбу во двор — семья спаслась, а остальное все сгорело [14].

В Субботинской волости были зверски убиты трое членов волисполкома, причем один из них «по имеющимся сведениям зарыт живым, что видно из того, что в мо­гиле оказалось много крови» [15].

По данным председателя Ярославской губернской ЧК Т.М. Смирнова, «зелеными» в Ярославской губернии за 1919 г. было убито до 200 сельских коммунистов и советских деятелей [16], хотя, вероятно, эти данные и преувеличены. В большинстве случаев местные государственные деятели отделывались легким испугом — им предлагали присоединиться к восставшим или же, продержав некоторое время, просто отпускали.

«30 июня я со своими сы­новьями 14 и 7 лет поехал в лес „Манихино“ за жердями. И там я был арестован дезертирами и частными лицами… Я спросил, за что меня арестовали, они мне ответили: „За то, что ты коммунист “. И меня под конвоем какого-то старика с вилами отправили в д. Текусеино, где продержали до утра следующего дня и потом освободили» [17], — вспо­минал об «ужасных» злодеяниях разъяренных повстанцев член РКП (б) Ф. Д. Страхов из с. Климатина Угличского уезда.

После ареста представителей власти повстанцы забирали из совета оружие, деньги и документацию. Документы военкоматов — спи­ски мобилизованных и уклоняющихся от мобилизации — немедленно сжигались.

Вот как описывает начало восстания в Богородской волости Дани­ловского уезда кассир местного совета Ф. А. Колотилов: «3 июля 1919 г. утром в здание Богородского Совета… прибежала моя жена Т. К. Колотилова со слезами на глазах и сказала: „Федя! Уходи из Совета, тебя убьют. Я слышала, что толпа народа и дезертиры идут снимать сове­ты и убивать служащих “. Собрав документы и заперев кассу, я хотел было спрятаться, но в комнату вбежал вооруженный револьвером гр. с. Бабурина Богородской волости Василий Петрович Волков и сказал мне: „Не сметь уходить! Вы арестованы, Ваську Соколова (председа­теля совета — А. Д.) убили, и вам, наверное, тоже будет плохо “. Во время этого разговора врывается в комнату толпа вооруженных, мне неиз­вестных мужчин. Послышался из толпы голос, чтобы все служащие, которых было четверо., шли бы в комнату военного комиссара. Выход на улицу охранялся вооруженной стражей. В комнате военного комис­сара было много народу… [Один из них] заявил: „Ты Василия сообщник. Кровопийцы! Довольно вам отбирать наш хлеб!“ — причем ругался пло­щадными словами…» [18].

Жизнь без Советов

Всего по губернии было разгромлено несколько десятков Советов, причем в Мышкинском и Пошехонском уездах повстанцы захватили треть волостных центров, а в Даниловском уезде Советы были разгром­лены повсеместно, кроме одной волости — Залужской.

Апогей движения по ликвидации советской власти в нашем крае пришелся на 3 июля 1919 г. На этот день не менее 30% территории Ярославской губернии находи­лось под контролем «Зеленых Армий», повстанцы захватили несколько железнодорожных станций, практически окружили города Данилов, Пошехонье, Мышкин.

После свержения советской власти в волостном центре устраива­лось общее собрание граждан волости. Созывали их с помощью коло­кольного звона, а также путем посылки в населенные пункты волости вестовых. На таких многолюдных собраниях выступали лидеры пов­станцев, которые появлялись перед народом в офицерских (или реже чиновничьих) мундирах николаевской поры, с погонами и кокардами. Под шум и антибольшевистские крики толпы они произносили побед­ные реляции, ругали большевиков, призывали поддержать восстание и довести начатое до конца. В их речах слышалось явное желание мо­ментально вернуться к старому, идеализируемому в свете произошедше­го порядку.

Так, в с. Богородском Даниловского уезда местный учитель И. Н. Успенский обратился к жителям со следующими словами: «Позволь­те мне, православные христиане, первый раз назвать мне вас так, за все время существования этой жидовской власти. Нас называли ин­тернационалистами, растворили с жидами, и мы не имели своей ро­дины» [19].

Такие ностальгически-реваншистские настроения находили отклик у рядовых крестьян, не отягощенных политической риторикой и глобальными идеями, правда в своеобразной бытовой форме. «Ско­ро придет время, когда мы опять будем пить чай у Ивана Егоровича (бывшего трактирщика — А.Д.) с баранками!» — кричали крестьяне на собрании в Покрово-Ситской волости Мологского уезда [20].

В то же время полного возврата к старым порядкам крестьяне не хотели. Не единожды они заявляли и во время восстаний, и позднее, что выступали они не против революции, которой «довольны»: «Мы теперь сами себе хозяева: и барина нет, и воли больше!» Главной целью крестьян было снятие конкретных зарвавшихся исполнителей, восстановление пресловутой «справедливой власти». Причем крестьянам было абсолютно безразлично, какому политическому лагерю такая власть будет принад­лежать: «Нам что Колчак, хошь советская власть. Мы хозяева!» [21] - вот основной лейтмотив крестьянских настроений того времени.

Настрой крестьян самостоятельно решить свою судьбу чётко под­метил присутствовавший на собрании граждан Хоробровской волости Мышкинского уезда в начале июля 1919 г. инструктор В. М. Спиридонов: «…деревенские деятели ведут себя как-то странно, сквозила какая-то убежденность в том, что вся власть находится в руках только этого схода и о какой-либо другой центральной власти нет речи…» [22].

Обычно в своих речах лидеры восстания, пытаясь поднять боевой дух крестьян, уверяли последних, что дела большевиков совсем плохи, Деникин взял Москву, во всех окрестных волостях Советы свергнуты. Преувеличивалось количество участников движения, а также качество вооружения. Говорилось о каких-то князьях и графах, которые во главе многотысячных крестьянских армий ведут из соседних губерний насту­пление на Ярославль.

Наличие лидеров из привилегированных сословий царской России было на руку большевикам, и они использовали в своих интересах распространение подобных слухов, фактически придумав та­ких «руководителей» восстаний, как «графы и князья» Голицын и Гагарин.

Иногда агитировавшие поражали своей эрудицией, ссылаясь на историче­ские аналогии успешного противостояния слабо вооруженных повстан­цев регулярным частям, приводя в пример партизанское движение 1812 г. против Наполеона.

Руководители восстания понимали, что многого им не добиться, если не попытаться разложить Красную Армию, поэтому предлагали крестьянам немедленно писать своим родственникам, находившимся в её рядах, чтобы те оставляли фронт, так как никто якобы больше воевать не идёт, советская власть в большинстве мест пала и нужно вернуться домой и заниматься своим исконным делом — пахать землю — и привес­ти с собой товарищей.

Вот образец подобного письма из Мышкинско­го уезда: «[В армию] никто не идёт… Уже организовались крепко. Как отряд [красноармейцев] придёт, так сейчас все собираются и идут разбивать, и не только что молодые, но даже и старики, и вот уже хотим сделать вроде фронта. Приходи и ты домой и скажи товари­щам. Теперь только и будем ждать, когда бросит фронт позицию, то­гда наша выиграет. Не только одна наша губерния, и даже Тверская, все восстают и уже достали оружие, теперь хотим идти в Мышкин и там захватить оружие и поставить свои советы…» [23]. Но, как прави­ло, такая семейная агитация становилась достоянием военной цензуры и до адресата не доходила.

Обычно на собрании местным духовенством служился молебен в честь падения Советской власти. Тут же, как правило, выбирались руко­водители новой власти, а также создавался и сам властный орган — «Вре­менное управление» в Урицкой волости Пошехонского уезда, «Волостное управление» в Черностанской волости Любимского уезда, «Временный комитет» в Богородской волости Даниловского уезда и т. п. [24].

«Зелёные Армии»

На самых крупных собраниях повстанцев, таких, какие произошли в селах Пре­чистое Любимского уезда, Середе Даниловского уезда, Климатине Углич­ского уезда, Владычном Пошехонского уезда, Караш Ростовского уезда, собиралось от полутора до четырех тысяч крестьян и провозглашалось создание «Зелёной Армии».

Со стороны бывших военных делались даже попытки придать толпе хотя бы некоторую стройность. Так было в от­ряде, возглавляемом талантливым организатором Г. А. Пашковым. Его вооруженные силы были построены по образцу царской армии — разде­лены на роты, в каждой из которой был свой командир, подчинявшийся уже главкому «Зеленой Армии» [25].

Случалось, что митинг оставался единственным организованным мероприятием в волости, поскольку крестьяне, разошедшиеся по домам, уже на холодную голову предпочитали не ввязываться в политические разборки. К тому же, как справедливо указывают некоторые исследова­тели, пыл крестьян сильно охлаждали именно попытки руководителей восстания ввести движение в некоторые организационные рамки [26]. Во многих местах руководители повстанцев объявляли централизован­ную мобилизацию мужчин от 15 (16) до 45 (50) лет «на борьбу с крас­ной сволочью». Поэтому отряды «зеленых» почти на 100% состояли из крестьян.

Общее количество жителей ярославских сел и деревень, приняв­ших в различных формах участие в антибольшевистских выступлениях летом 1919 г., велико. Точные подсчеты, учитывая анархическую специ­фику крестьянского бунта, произвести практически невозможно, хотя советская власть оценивала число повстанцев в 20−30 тысяч человек [27]. Представляется, что эти цифры недалеки от действительности.

По сооб­щению Пошехонского военкома, на севере уезда между с. Владычным и станцией Бакланка располагалось две тысячи повстанцев. В этом же уезде в рай­оне с. Давыдкова дезертиров насчитывалось до трёх тысяч. На собрании пов­станцев на границе Угличского и Мышкинского уездов 29 июня 1919 г. присутствовало от полутора до трех тысяч крестьян. Около четырёх тысяч де­зертиров скрывалось в лесах Ростовского уезда. До восьми тысяч крестьян уча­ствовали в различных бунтах в Даниловском и Любимском уездах [28].

Большая часть участников повстанческого движения была не воо­ружена и вообще не понимала, что необходимо делать после свержения советской власти. В большинстве случаев боевой поход «Зелёной Армии» выглядел более чем комично. «В „Манихине“ (название леса. — А.Д.) было много народа, и их разбивали в боевой порядок, выдвигая имеющих ору­жие вперед, — рассказывает о приготовлениях к военным действиям по­добного крестьянского воинства М. И. Камкин из д. Каюрово Угличского уезда. — Наш однодеревенец Григорий Фёдоров перед самым наступлени­ем передал мне охотничий рожок, чтобы я как бывший пастух поиграл бы на нём. Я взял рожок и спросил, что я должен играть, на что Фёдоров велел мне играть так, как играют, когда скотину собирают, но для чего наступающим была нужна такая игра, не знаю. Во время наступления шли цепями, причём первая цепь была вооружена, а позади шли разно, даже не цепью, невооружённые. Впереди цепей шло стадо…»

Сходная картина в плане вооружения и тактики наблюдалась ми­лиционером Васильковской волости Мышкинского уезда: «Во вторник 1 июля 1919 г. в 7 ч. вечера я вышел на улицу и увидел, как надвигается в деревню народ со всех сторон. Все были вооружены чем попало, как- то: винтовками, револьверами, шашками и даже вилами и кольями». По данным главнокомандующего вооруженными силами по подавле­нию восстания в Угличском и Мышкинском уездах, из двух тысяч повстанцев в Хоробровской волости вооружённых было не более 20 человек [29].

Поэтому большинство военных успехов «зелёных» нужно объяснять в первую очередь отсутствием существенного количества большевистских вооруженных сил, а также недооценкой на первых порах властью масшта­бов выступлений. Так, есть сведения, что после сообщения в губернский центр о захвате крестьянами станции Путятино и Вахрамеевского разъ­езда на железнодорожной линии Ярославль — Вологда и поджога желез­нодорожного моста председатель Ярославской транспортной ЧК заявил: «Это лишний звон, и придавать этому значения не следует… Если надо, то вышлю пару конников, и всё будет ликвидировано» [30].

Известно также, что некоторые представители советской власти со­чувственно относились к повстанцам и сообщали им о продвижении ка­рательных частей и других планах большевиков в отношении «зелёных». «Константин Озеров прекрасно был осведомлен, какие отряды были отправляемы из Данилова против „зелёных “, о их численности, и ко­гда отправляются, и куда… — рассказывал на допросе бывший начальник штаба „Зелёной Армии“ П. А. Великорецкий. — А ещё слышал от Озерова, что ему документы давал бывший т. председатель Даниловского испол­кома Оленев» [31].

Некоторые работники местных органов власти просто саботировали распоряжения центра о проведении карательных акций против восставших. Известны и случаи, когда рядовые сельские милицио­неры отказывались участвовать в поимке вооружённых дезертиров.

Но как только власть на губернском уровне смогла скоординиро­вать действия и начать централизованные акции подавления сопротив­ления, повстанческое движение резко пошло на убыль.

Советские войска против крестьянских армий

Кто же ликвидировал крестьянские восстания? Документы упоми­нают множество карательных отрядов, войск ЧК, курсантских, железно­дорожных подразделений, коммунистических бригад, а также частей регулярной армии, воевавших с сельскими жителями. Председатель ЧК оценивал общую их численность в 10 тысяч бойцов [32], что представ­ляется очень внушительной силой. В подавлении участвовали также от­ряды из Вологодской, Тверской, Московской губерний.

Общее руково­дство всеми вооруженными единицами, действовавшими на территории Ярославской губернии, осуществлял созданный 3 июля, в пик крестьян­ских выступлений, Военно-Революционный Совет по ликвидации ку­лацких банд в составе председателя губисполкома, председателя губчека и военного комиссара. Во всех уездных центрах создавались ревкомы, наделенные чрезвычайными неограниченными полномочиями.

Эти мероприятия власти в совокупности с отмеченными выше особенностями боеспособности «Зелёной Армии» привели к тому, что большевикам удалось быстро локализовать районы, охваченные кре­стьянским движением, а затем в течение двух-трёх недель восстановить свою власть на большей части территории Ярославской губернии.

По­рой бунтующим крестьянам было достаточно появления вооруженных красноармейцев (или даже слухов о приближении отряда). Иногда пов­станцы проявляли куда большую выдержку и дисциплину и разбегались только при первых выстрелах. Наличие у карательного отряда пулемёта производило особенно сильный эффект — здесь крестьяне в большинст­ве случаев предпочитали сразу ретироваться. А уж появление в небе над д. Михалёво аэроплана (нёсшего на своем борту отнюдь не бомбы, а все­го лишь листовки) вызвало полную дезорганизацию и развал крупного и неплохо вооруженного «зелёного» отряда — кресстьяне просто поброса­ли своё оружие, разбежались по кустам и более не возвращались [33].

В некоторых случаях находившиеся в «зелёных» отрядах крестьяне поддавались на посулы большевиков о гарантии им полной неприкос­новенности и добровольно сдавались властям. Обычно таких повстан­цев передавали комиссиям по борьбе с дезертирством для отправки на фронт. Но, по воспоминаниям старожилов, имелись случаи циничной вероломной расправы красноармейцев над сдавшимися крестьянами — например, на станции Путятино 30 явившихся с повинной дезертиров заперли в сарае, а на следующий день жители станции были шокирова­ны известием об их расстреле.

Но всё же иногда большевистским частям приходилось встречать серьезное противодействие. Крупные (по меркам крестьянской войны) сражения состоялись под с. Давыдковом Пошехонского уезда, в с. Пре­чистом Любимского уезда, д. Михалёво и с. Бухалово Даниловского уез­да, в окрестностях г. Мышкина.

В бою под с. Давыдковом Пошехонского уезда, например, кото­рый состоялся 8 июля 1919 г., по данным командира отряда Ч К Губского, с обеих сторон участвовало более тысячи человек. Повстанцами, ко­торые не без оснований намеревались прорваться к уездному центру, с 3 до 9 утра было предпринято 7 атак. «Потери зелёноармейцев были громадны, — рапортовал позднее Губской, — более 500 человек убитыми и ранеными…» [34].

Оборонявшие Мышкин большевики были удивлены боевыми каче­ствами повстанцев под командованием поручика Виноградова: «банда этого поручика была дисциплинированная, стойко дралась и не реша­лась отходить даже тогда, когда её дело было совсем плохо» [35].

Ожесточённое трехдневное сражение происходило с 18 по 21 июля 1919 г. под д. Михалёво Даниловского уезда, куда были оттеснены повстан­цы из большей части уезда. И только когда к месту боя красноармейцами была подтянута и начала действовать артиллерия, «зелёные» предпочли уйти в леса.

Расправы с повстанцами

Во многих случаях уничтожение очагов повстанческого движе­ния сопровождалось чрезмерной и явно бессмысленной жестокостью. Особенно запомнился не диктовавшимися ситуацией применениями оружия командир батальона ЧК А. В. Френкель. По некоторым сведе­ниям, после обнаружения ночью места дислокации одного из крупных крестьянских отрядов в Мышкинском уезде, Френкель распорядился в упор из пулеметов расстреливать сонных «бандитов» [36]. 30 июля он же доносил в Москву, что им при подавлении восстания в Петропавлов­ской волости Даниловского уезда убито и расстреляно около 200 крестьян [37].

14 июля тот же отряд А. В. Френкеля при подавлении очага восста­ния в с. Красном Костромской губернии расстрелял и зарубил шашками, по разным сведениям, от 200 до 400 человек, а также сжёг 5 населен­ных пунктов. После этого возмущенные фактами необоснованных рас­стрелов на их территории костромские чекисты постановили передать А. В. Френкеля суду ревтрибунала, но последний избежал наказания благо­даря ходатайству Ярославской губернской ЧК Ф. Э. Дзержинскому [38].

Вообще в период подавления восстаний и в первые месяцы после ликвидации основных очагов крестьянского сопротивления красные часто применяли по отношению к крестьянам «высшую меру революци­онного правосудия». Самый вопиющий случай произошел в июне 1919 г. в районе разъезда 39-й версты железной дороги Ярославль — Кострома (ныне станция Сахареж), когда тот же Френкель взял в плен повстан­ческий отряд в 157 человек. Ранее этот отряд остановил и разоружил здесь эшелон с красноармейцами, и это стало причиной того, что по приговору наспех сколоченного из пяти чекистов и командира эскадрона «революционного суда» все 157 крестьян были расстреляны [39].

Хотя другие известные случаи групповых расстрелов крестьян не­посредственно в охваченной восстанием местности были менее массо­выми, в то же время можно говорить, что применение смертной каз­ни чаще всего не было оправданным даже в условиях Гражданской войны. Комиссия, расследовавшая в конце сентября — октябре 1919 г. действия властей Даниловского и Любимского уездов при подавлении восстания, вынуждена была констатировать, что часто имели место «случайные расстрелы, совершенные в пылу». Да и другие обвинения, по мнению комиссии, были очень слабые; приговоры часто выносились после поверхностного допроса [40].

Таким образом, среди расстрелянных оказались люди, принимавшие участие в восстании только косвенно или вообще в восстании не участво­вавшие. Так, 83-летний Иван Юдин из Бухаловской волости Даниловского уезда был расстрелян только за то, что у него короткое время скрывался внук-дезертир. В той же волости «была расстреляна Настасья Титовна Шарина, крестьянка, жена бедняка, не могшая по своей неразвитости принимать никакого участия в восстании». Н. Г. Шаханов, шедший в г. Мышкин на военную службу, был расстрелян в с. Оносове Мышкинского уезда повстречавшимся ему отрядом красноармейцев лишь потому, что носил ту же фамилию, что и его троюродный брат П. Шаханов, дейст­вительно участвовавший в организации восстания [41].

Часто человека расстреливали не по конкретному обвинению, а, так сказать, для острастки, в назидание другим. Из жалобы некоей гра­жданки Соболь мы узнаём подробности расстрела, произошедшего по приговору сессии Реввоентрибунала 6-й армии в г. Данилове. 9 июля 1919 г. этим репрессивным органом было арестовано около двухсот человек. Почти всех повели за город на расстрел. Велели встать на колени перед вырытой ямой. Затем был прочтён смертный приговор десяти аресто­ванным, и их расстреляли. Остальных заставили хоронить убитых, по­сле чего большинство отпустили [42].

Вообще выяснение точного количества поплатившихся жизнью за участие в восстании лета 1919 г. в Ярославской губернии крестьян за­труднено из-за небрежности составления документов руководителями карательных отрядов. Есть вероятность, что часть расстрелов вообще не отразилась в официальных бумагах.

Председатель Ярославской губерн­ской ЧК М. И. Лебедев в рапорте Ф. Э. Дзержинскому указывал, что при подавлении восстаний в губернии погибло 1630 крестьян, «не считая расстрелянных по постановлению оперативных штабов» [43]. Не говоря уж о том, что и данная цифра может быть откорректирована в сторону увеличения, важно заметить, что главным чекистом губернии вообще не называется отдельно количество расстрелянных.

Главком вооруженных сил в Угличском и Мышкинском уездах Д. Кузьмин зафиксировал в отчёте в губернский центр, что из 360-ти аре­стованных участников восстания в данной местности было расстреляно восемь человек, в документе приводился их поимённый список. Но изучение документов о подавлении восстаний в этих уездах выявило упоминание еще о десяти крестьянах, которых постигла высшая мера наказания именно за участие в восстании [44].

Расстрелы крестьян — участников «зелёного движения» — продолжа­лись и после завершения военных операций по ликвидации восстаний. На заседаниях коллегии Ярославской губернской ЧК в течение июля — декабря 1919 г. к расстрелу были приговорены 59 крестьян из 454 об­виняемых в «участии в бело-зеленых бандах». Остальных заключили на различные сроки в концлагеря, тюрьмы, часть «несознательных» осво­бодили и просто отправили на фронт [45].

Таким образом, число расстрелянных различными карательными учреждениями за участие в восстаниях в Ярославской губернии лета 1919 г., по самым приблизительным прикидкам, составляет не менее 300 человек.

Насилия над мирными жителями

Отрядами, подавлявшими восстание, кроме произвольных выне­сений смертных приговоров совершался, по характеристике следст­венных органов, ряд других «недопустимых беззаконий и безобразий, совершенно не оправдывавшихся моментом». Известны несколько слу­чаев поджога населенных пунктов, жители которых наиболее активно участвовали в повстанческом движении. Некоторые начальники отрядов красноармейцев позволяли себе применять к дезертирам пытки, напри­мер, «раздирали рты, пороли шомполами и т. п.» [46].

Для более эффективной и быстрой поимки скрывшихся в лесах повстанцев практиковалось взятие в заложники семей участников вос­станий и дезертиров. Иногда в заложники брали всех жителей деревни и даже расстреливали членов семей активистов восстания.

Волости, принимавшие участие в выступлениях, были обложе­ны значительными суммами контрибуции, которые крестьяне должны были внести в кратчайший срок под угрозой смертной казни или за­ключения в лагеря. Объяснялись такие контрибуции чисто утилитарно — «возмещение убытка государству».

Но иногда власти пытались подогнать под этот процесс идеологическую основу — по заявлениям даниловских властей, изъятие имущества и денег у части населения было необходи­мо для «опролетаризирования кулаков». Такая «пролетаризация» происходила в основном бессистемно и носила в глазах крестьян характер открытого грабежа. Имущество конфисковывалось как попало, причем зачастую отнималось всё, вплоть до белья [47].

Все эти официально санкционированные действия дополнялись вакханалией карательных отрядов на вверенных им территориях. Акты мародёрства, снабжение за счет крестьян и т. д. — обычное дело для лета — осени 1919 г. в ярославской деревне. Часто пьяные красноармейцы вры­вались в дома сельских жителей, вытаскивали из домов всё подчистую, сваливали в кучу посреди деревни и начинали делить между собой, при­меривая на себя вещи. По словам крестьян, «они были похожи на шайки разбойников» [48]. Всё это делалось с постоянными запугиваниями кре­стьян расстрелами.

Последние очаги сопротивления

Централизованные действия большого числа вооружённых сил большевиков, сопряжённые с жестокими мероприятиями, нерешитель­ность и запуганность крестьянства привели к тому, что в течение июля 1919 г. большая часть территории Ярославской губернии была очищена от «зеленых». Движение сопротивления коммунистам потеряло значительное количество активных сторонников и перестало быть массовым. Рядовые участники восстания и дезертиры, напуганные дальнейшими репрессия­ми, в том числе и против своих семей, начали массами выходить из лесов. Только лишь в двух уездах губернии — Любимском и Мышкинском — за июль-август 1919 г. сдалось властям более двух тысяч дезертиров.

Наиболее активные участники восстания, которые понимали, что к ним советская власть будет безжалостна, сгруппировывались в неболь­шие (обычно в несколько десятков человек) партизанские отряды, укры­вавшиеся в труднодоступных лесных и болотистых участках на окраинах Ярославской губернии. В новых условиях они изменили тактику борьбы — отныне «зелёные» вступали в стычки с красноармейцами лишь в исклю­чительных случаях, предпочитая уклоняться от столкновений, скрываясь в лесах.

Проявляли себя они в основном неожиданными налётами на со­ветские и партийные учреждения, а также диверсионными действиями. Такие «зелёные» часто предпочитали лучше умереть, чем попасть в руки большевикам, — известны случаи, когда окружённые крестьяне стреляли в себя, не желая сдаваться чекистам.

Часто члены отрядов были связаны родственными узами — бывало, что в «зелёных» значилось по несколько братьев. Участники отрядов жили особой, непохожей на обычную кресть­янскую, жизнью. Появилось выражение «уйти в зелёные».

Некоторые участники восстаний, не желавшие далее участвовать в вооружённом сопротивлении, но в то же время боявшиеся сдаться боль­шевикам, скрывались длительное время поодиночке. Советская власть называла их «злостными дезертирами», и им грозило в случае поимки заключение в тюрьму или концлагерь, а то и чекистская пуля в лоб.

Число людей, попавших в категорию «злостных», во второй полови­не 1919 г. составляло не менее нескольких сотен. Причём далеко не все среди них были кулаками или офицерами, как считала власть. «Злостный дезертир» Василий Ленков из д. Качаево, скрывавшийся более года, все­го-то богатства имел полуразвалившийся дом да одну корову. Были среди активных противников власти и другие подобные «классовые враги» [49].

Несколько раз «зелёные» еще пытались поднять новое массовое восстание крестьян против советской власти, но напуганный летними репрессиями сельский житель неохотно ввязывался в новую авантю­ру. Хотя всё же значительные вспышки деятельности «зелёных» имели место в ноябре 1919 г. и в феврале 1920 г. Но достичь каких-либо значи­мых успехов им не удалось.

Наиболее крупным районом, в котором концентрировались пов­станцы, была местность Озёра, представлявшая дремучий лес, переме­жающийся непролазными болотами, простиравшаяся на многие десятки километров на территории Бухаловской и Петропавловской волостей Даниловского уезда и продолжавшаяся в Костромской губернии. Там действовали отряды Пашкова, братьев Озеровых и другие небольшие от­ряды по несколько десятков человек каждый.

В течение нескольких лет красноармейцы, посылаемые на поимку «зелёных», находили в этих ле­сах крупные землянки, в которых жили скрывавшиеся крестьяне, — с за­пасами продовольствия, оборудованными для длительного проживания нарами, печами, колодцами. Так, в ноябре 1919 г. чекистами в районе с. Закобякино Любимского уезда была обнаружена группа из 18 блок­гаузов, тянувшаяся вдоль границы с Костромской губернией на три версты, каждый из которых мог вместить от 15 до 20 человек [50]. Другой подоб­ный крупный лагерь «зелёных» располагался на берегу реки Вопши недале­ко от её впадения в реку Касть.

Партизанившие крестьяне часто появлялись в сёлах, причём иногда используя при этом для безопасности грим и переодевания в стариков или в женщин. Особенно много контактировали «зелё­ные» с пастухами, находившимися со стадами около лесов, — вы­ходили к ним, угощали куревом и едой, предлагали присоединить­ся к «зелёным». Иногда обращались со странными просьбами. Как, например, известный Костя Озеров, который в мае 1921 г. нашёл в лесу около г. Данилова пастуха С. Смирнова, дал ему кожаную тужур­ку и фуражку и сказал: «Если хочешь это заработать, брось этот шаричек под поезд № 29, который должен идти на Вологду» [51]. И быть бы крушению поезда, если бы данная просьба была исполнена.

В большинстве таких «зелёных» отрядов политические лозунги вскоре поневоле отходили на второй план. Начиналась изнурительная борьба просто за физическое выживание. Результат — постепенное пе­рерождение движения в чисто уголовные банды, занимавшиеся в боль­шей степени добычей пропитания и одежды с помощью грабежей. Этот процесс во многом ускорился тем, что в «зелёные» отряды вступали уго­ловники-рецидивисты, которых привлекала возможность скрыться от преследования властей и безнаказанно наживаться.

Хотя, безусловно, оставались лидеры, всячески дистанцировавшие­ся от подобного вида деятельности и пытавшиеся сохранить свое поли­тическое лицо. Одним из таких людей был учитель из села Вятское Дани­ловского уезда Г. А. Пашков. И сельские жители, и даже советская власть знали о том, что в его отряде грабежи и т. п. поступки строго наказы­ваются. Большевиками неоднократно подчеркивалось, что деятельность отряда Пашкова имеет чисто политическую направленность. Поэтому крестьяне до последнего помогали Пашкову продуктами, дровами и информацией. Г. А. Пашков был убит 7 апреля 1920 г., и на его груди нашли простреленный и залитый его кровью дневник, в котором среди про­чего автором были написаны замечательные слова: «Живи, как хочешь, делай, что можешь, но не играй никогда за счет другого, не втягивай его в сделку и не ставь ему такого безвыходного положения, чтобы он [потом] проклинал тебя» [52].

Дух подозрительности, царивший в значительном отряде «зелё­ных», действовавшем в Ростовском и Юрьев-Польском уездах, отмечал позднее его лидер Е. П. Скородумов-Юшко: «У нас никто никому не доверял, поэтому где скрываются Ясалов, Чигирев и Мальков, не знаю. Я большей частью находился в землянке… Бомб и пулемёта у нас не было. Вместе со Стуловым [в вылазках] я участвовал и знал, что он грабит, как контрреволюционер, чтобы подорвать советскую власть, но я-то с ним грабил, чтобы добыть пропитание. Делёж разграбленно­го проходил поровну, только тем, кто участвовал…» [53].

Подобная эволюция постигла и отряд братьев Озеровых. Кон­стантин руководил отрядом, а Дмитрий, грешивший воровством ещё в дореволюционное время, взял, по его собственным словам, на себя «продовольственную часть». В течение 1920−1924 гг. банда Озеровых со­вершила более 40 краж имущества из домов крестьян. Причём сами бра­тья оставались долгое время неуловимыми: Дмитрия Озерова поймали лишь 20 июня 1924 г. (расстрелян в апреле 1925 г.) [54], а о дальнейшей судьбе К. Озерова можно судить лишь по часто весьма неправдоподоб­ным легендам, до сего времени рассказываемым жителями тех мест.

Такая деятельность «зелёных» окончательно лишила их поддержки крестьянства. Если поначалу их ещё воспринимали как своих, сочувст­вовали, подкармливали, сообщали о приближении карательных отрядов, то позднее на «бандитов» стали жаловаться властям и даже сообщать о местах их дислокации. Сначала из-за боязни репрессий со стороны со­ветской власти, а потом — просто в силу неприятия «лихой» деятельно­сти новых соловьёв-разбойников. В апреле 1920 г. жители д. Старины Положиновской волости Даниловского уезда обратились в уездный ис­полком с просьбой «защиты от етихбандитов»: «Надоели до того, что за водой к колодцу не выйдешь» [55].

И хотя «зелёные» отряды просуществовали в Ярославской губернии ещё несколько лет, всё больше отдалялись они от тех первоначальных целей и причин, которые осенью 1918 — летом 1919 гг. подняли ярославское крестьянство на борьбу с большевиками, заставив (хотя бы на время) власть считаться с наличием в стране такой весомой силы, имеющей свои интересы, как крестьянство.

Примечания

1. Рачков В. П. Из истории крушения кулацко-эсеровских контррево­люций на Верхней Волге (1918−1919) // Сборник научных трудов ЯГПИ. Вып. 139. — Ярославль, 1975. С. 66−151; Он же. Из истории разгрома кулацких мятежей на Верхней Волге (лето 1918−1919) // История СССР. 1979. № 4. С. 132−141; Он же. На внутреннем фронте. — Ярославль, 1982.
2. Гладков А. Разгром кулацко-дезертирских восстаний в Ярославской и Костромской губерниях //Ярославский альманах. — 1942. Вып. 25. С. 279−299.
3. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 39−41.
4. Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. P-1431. Oп. 1. Д. 1. Л. 5.
5. ГАЯО.Ф. P-1842. Oп. 1. Д. 162. Л. 41.
6. Центр документации новейшей истории Ярославской области (ЦДНИ ЯО). Ф. 1. Оп. 27. Д. 142. Л. 20−21об, 37, 134; Д. 117. Л. 1−1об, 3; Д. 55. Л. 82; ГАЯО. Ф. Р-1431. Оп. 6. Д.58;др.
7. Подробнее о Мологском восстании см.: Рязанцев Н. П. К истории Мологского восстания 1918 года // Мологский край: страницы прошлого. — Некоуз, 1997. С. 39−47.
8. ГАЯО. Ф. P-1359. Oп. 1. Д. 88. Л. 54.
9. ГАЯО. Ф. P-1359. Oп. 1. Д. 88. Л. 187об.
10. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 155. Л. 104.
11. ГАЯО. Ф. Р-239. Оп. 2. Д. 10. Л. 1111.
12. Цит. по: Известия Тутаевского исполкома. 1919. 25 июня.
13. См. подробнее: Данилов А. Ю. Лидеры крестьянских восстаний 1919 г. в Ярославской губернии: мифы и реальность // IX Золотарёвские чтения. Материалы научной конференции (29−30 октября 2002). — Рыбинск, 2002. С. 161−185.
14. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 155. Л. 6; ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 142. Л. 106- 112об.
15. Цит. по: Теплицын В. Л. «Бессмысленный и беспощадный»? Феномен крестьянского бунтарства, 1917−1921. — М., 2002. С. 183.
16. ЦДНИ ЯО. Ф. 4773. Оп. 6. Д. 44.
17. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 155. Л. 53.
18. ГАЯО. Ф. Р-3008. Оп. 2. Д. 76. Л. 31.
19. ГАЯО. Ф. Р-3008. Оп. 2. Д. 76. Л. 9.
20. ГАЯО. Ф. Р-3008. Оп. 2. Д. 43. Л. 23.
21. Российский центр хранения и изучения документации новейшей исто­рии (РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 65. Д. 84. Л. 37−40.
22. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 156. Л. 355.
23. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 155. Л. 64.
24. Гладков А. Указ. соч. С. 280.
25. Более подробно о Г. А. Пашкове см.: Данилов А., Афанасьева М. Пол­ководец «Зелёной Армии» (штрихи к биографии Г. А. Пашкова) // Век ны­нешний, век минувший…: Исторический альманах. Вып. 2. — Ярославль, 2000. С. 130−140.
26. Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России. Власть и массы. — М., 1997. С. 121.
27. Советская деревня глазами ВЧК. Т. 1.1918−1922. Документы и материалы. — М, 1998. С. 152; ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 276. Л. 37−38.
28. ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 94. Л. 2, 29, 37, 156; ГАЯО. Ф. P-1431. Oп. 1. Д. 1. Л. 108; Архив УФСБ ЯО. Ф. 22. Оп. 1−7. Д. 7; др.
29. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 155. Л. 39об, 121, 165.
30. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 84. Л. 58об.
31. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 883. Л. 27−27об.
32. ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 276. Л. 38.
33. ЦДНИ ЯО. Ф. 4773. Оп. 6. Д. 44. Л. 32.
34. ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 276. Л. 9об.
35. ЦДНИ ЯО. Ф. 4773. Оп. 6. Д. 44. Л. 27.
36. Операция «Медведь». — Ярославль, 1975. С. 106.
37. Осипова Т. В. Российское крестьянство в революции и Гражданской войне. — М., 2001. С. 132.
38. Лапина М. Красносельское восстание: легенды и факты // Красно­сельская старина. — Красное на Волге, 1994. С. 66; ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 276. Л. 10.
39. ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 276. Л. 9об, 10.
40. ГАЯО. Ф. Р-1431. Оп. 6. Д. 64. Л. 6, 10−1Зоб.
41. ГАЯО. Ф. Р-1431. Оп. 6. Д. 64. Л. 6об; Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 156. Л. 389.
42. ГАЯО. Ф. Р-1431. Оп. 6. Д. 64. Л. 22−24.
43. ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 276. Л. 38.
44. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 156.
45. Подсчёт по: Архив УФСБ ЯО. Ф. 22. Оп. 2−3. Д. 35. Подробнее о масштабах репрессий Ярославской губчека см.: Данилов А. Ю. К вопросу о характе­ре и масштабах репрессивной политики Советского государства в период Гражданской войны (на материалах деятельности Ярославской губернской чрезвычайной комиссии) // Путь в науку: сборник науч. работ асп. и студ. ист. фак-та. — Ярославль, 1997. Вып. 3. С. 84−87.
46. ГАЯО. Ф. Р-1431. Оп. 6. Д. 64; Неизвестная Россия. Т. 2. С. 219−220.
47. ГАЯО. Ф. Р-1431. Оп. 6. Д. 64. Л. 8; ЦДНИ ЯО. Ф. 1. Оп. 27. Д. 94. Л. 196.
48. ГАЯО.Ф.Р-1431. Оп. 6. Д. 64. Л. 11.
49. ГАЯО. Ф. Р-1248. Oп. 1. Д. 27. Л. 9.
50. ЦДНИ ЯО. Ф. 4773. Оп. 6. Д. 44. Л. 92.
51. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 883. Л. 155об.
52. Архив УФСБ ЯО. Ф. 22. Оп. 1−7. Д. 7. Л. 127−133об.
53. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 1709. Л. 285.
54. ГАЯО. Ф. Р-601. Оп. 2. Д. 1696. Л. 479об.
55. ГАЯО. Ф. Р-1248. Оп. 1. Д. 27. Л. 21−22.