МЕНЖИНСКИЙ Вячеслав Рудольфович
МЕНЖИНСКИЙ Вячеслав Рудольфович (31 августа 1874, Санкт-Петербург — 10 мая 1934, дача Горки-9, Московская обл.) — большевик, агент «Искры» в Ярославле (1903), ответственный секретарь ярославской газеты «Северный край» (1905). В 1926 — 1934 — председатель ОГПУ СССР.
Вячеслав Менжинский родился 31 августа 1874 в Петербурге. Его отец Рудольф Игнатьевич — представитель старинного польского рода православного исповедания — преподавал историю в разных учебных заведениях столицы. В 1898 Вячеслав Менжинский окончил юридический факультет Петербургского университета. Во время учёбы познакомился с работами Маркса, слыл одним из лучших полемистов на студенческих сходках.
После окончания университета работал в суде, был помощником присяжного поверенного. По воскресеньям преподавал историю в рабочей школе на Шлиссельбургском тракте. Такие школы — с разрешения властей — открывались по всей России, финансировались, главным образом, благотворителями, преподаватели в них работали на безвозмездной основе.
Ещё во время учёбы в университете Менжинский принимал участие в заседаниях марксистских кружков. В течение нескольких лет, сблизившись с петербургскими «искровцами», он вёл пропагандистскую работу среди рабочих, выполнял поручения организации, которой руководила Елена Стасова.
15 сентября 1902 Менжинского приняли в РСДРП, а в начале 1903 направили в Ярославль, чтобы помочь восстановлению местной подпольной социал-демократической организации «Северный рабочий союз» после провала. Здесь он устроился на службу в управление строительства Вологодско-Вятской железной дороги.
После второго съезда партии «Северный рабочий союз» был преобразован в Северный комитет РСДРП. Менжинский отвечал в комитете за агитационно-пропагандистскую работу. Он практически не светился в публичных мероприятиях, скрупулёзно конспирировал любые контакты, поэтому целый год вообще не попадал в поле зрения жандармов.
Вообще о подпольной работе Менжинского в Ярославле известно очень мало. Авторы, занимавшиеся этим вопросом, в основном пишут о его участии в партийных дискуссиях и пропагандистской работе — ведение рабочих кружков, подготовка листовок. Негусто для революционера, претендующего на лидерство.
Практически все, кто писал о Менжинском, сообщают, что в 1904 его пригласили руководить военным отделом в газете «Северный край», где он использовал свои знания иностранных языков для составления тенденциозных антиправительственных подборок по событиям русско-японской войны: не имея возможности дать откровенный собственный комментарий, Менжинский якобы так подбирал антиправительственные по смыслу перепечатки из российских и иностранных газет, что цензура не могла предъявить претензий газете. Разумеется, никаких подписей под такими подборками не стояло.
Первой об этой стороне деятельности Менжинского написала в 1957 исследователь
Подтверждения работы Менжинского в «Северном крае» в 1904 попытался уже в XXI веке найти историк Роман Невиницын, однако никаких документов на этот счёт ему обнаружить не удалось. Поэтому весьма вероятно, что вся эта история была построена на предположениях и кочевала потом из книги в книгу, чтобы в ярославском периоде революционной биографии Менжинского оставалось поменьше пробелов.
Тем более что была в этот период у Вячеслава Рудольфовича ещё одна страсть, о которой партийные историки предпочли забыть. Здесь, в Ярославле, Менжинский дописал роман, получивший впоследствии название «Роман Демидова». Он был опубликован в конце 1904 в альманахе «Зелёный сборник стихов и прозы» тиражом 1400 экземпляров и никогда более не переиздавался. Помимо романа Менжинского в сборнике впервые увидели свет стихи ярославского уроженца Михаила Кузмина, а также произведения других авторов, фамилии которых сегодня известны разве что историкам литературы.
«Зелёный сборник» увидел свет благодаря усилиям группы бывших студентов Петербургского университета Вадима Верховского, Николая Соколова, Павла Конради, Вадима Каратыгина. Как и Менжинский, они поступили в университет в начале 1890-х, но учились на разных факультетах: Верховский и Конради — на физико-математическом, Каратыгин — на естественном, Соколов — на историко-филологическом. Он был одним из организаторов в университете студенческого «Литературно-мыслительного кружка», объединившего любителей музыки и литературы. На заседаниях этого кружка и познакомились будущие авторы «Зелёного сборника».
Кузмин в этой компании оказался позднее благодаря Каратыгину, который уже после окончания учёбы участвовал в организации другого кружка под названием «Вечера современной музыки», где устраивались камерные концерты. На эти вечера заглядывал молодой сотрудник архива Министерства иностранных дел, большой любитель музыки Юрий (Георгий) Чичерин — будущий нарком иностранных дел в правительстве Ленина. Чичерин привёл на собрания «Вечеров» Кузмина, начинавшего как композитор и только потом обратившегося к поэзии. Кроме любви к музыке Чичерина и Кузмина объединяла другая страсть, в то время ещё считавшаяся в обществе пороком, но в декадентских кругах почти не скрывавшаяся.
Менжинский здесь был своим человеком. Наиболее тесные отношения сложились у него с Соколовым — в феврале 1902 они даже поселились вместе в финской деревне. Соколов описал этот период их жизни в письме Вадиму Верховскому: «Мы живём, повторяю, покойно, едим основательно и много гуляем. Занятия я прекратил: у себя — почти совсем, у Менжинского — совсем. Играем в гусарский винт, хальму и, кажется, скоро перейдем на блошки. Словом, падение — полное, если бы по временам я не брался бы за Влад. Соловьева, а Менж. за Гёте и Шиллера. <…> Кругом нас никто почти не говорит по-русски, но мы живём так уединенно, что не нуждаемся в переводчике. Раза 3 ходили в Выборг и закупали открытки. <…> Нам очень помогало то, что вот уже 3 недели, как мы не читали ни одной газеты, а беседы ведём скорее в духе воспоминаний, ибо мы столько пережили за 9 лет вместе, что до сей поры пережёвываем старину». Впрочем, Менжинский между прогулками и винтом уже начал писать роман, о чём тот же Соколов месяц спустя сообщал Верховскому: Вячеслав «пишет роман, очень интересный и временами делится вновь написанным».
В романе отразились многие эпизоды жизни самого Менжинского. Главный герой Василий Петрович Демидов, подобно автору, служит в суде, а по воскресеньям преподаёт в рабочей школе. Человек честолюбивый и эгоистичный, Демидов смотрит на свою работу как на средство вырваться из рутинной жизни: «Ему была дорога только свобода личности, он был её рыцарем и мучеником. Не быть единым от стада — был его девиз». Вскоре у него начинается бурный роман со школьной директрисой, которая много старше его по возрасту. Роман завершается браком. Но в душе Демидов остаётся эстетствующим циником. Вскоре он влюбляется в свою секретаршу и начинает изменять жене, а потом вся троица поселяется в одной квартире. Демидов, как и Менжинский в то время, сочиняет стихи. Вот одно из них, приписанных автором своему герою:
Я счастлив, я счастлив, я счастлив…
Я дивное выполнил дело:
Под страстным исканьем так страстно
Твоё извивается тело!
Смеюсь я, художник великий,
И смехом ты труд мой венчаешь:
Ни слёз, ни стыда — только вскрики,
И вздохи, и трепет ты знаешь…
Закончить роман в 1902 Менжинскому не удалось. Помимо подпольной работы, службы и встреч с друзьями в его жизни произошло ещё одно важное событие — у него начался роман с Юлией Ивановной фон Бурзи, дочерью уже покойного к тому времени генерал-лейтенанта Ивана Карловича фон Бурзи. После окончания в 1860 Николаевской академии Генерального штаба Иван Карлович состоял при штабе пехотной дивизии, принимавшей участие в подавлении польского восстания 1863 — 1864. В 1865 получил орден Святого Станислава. Потом служил в Харькове, Казани, в 1884 произведён в генерал-майоры и переведён в Генеральный штаб. Завершил фон Бурзи свою военную карьеру в должности коменданта Бобруйской крепости и в звании генерал-лейтенанта. Скончался Иван Карлович в 1899 от паралича сердца в возрасте 64 лет.
Бракосочетание Вячеслава Рудольфовича и Юлии Ивановны состоялось 23 августа 1902, сразу по окончании Успенского поста. Конечно, любовь — как небо, не поймёшь, на чём держится, но мало кто из революционеров мог бы похвастать женитьбой на генеральской дочке, папа которой был, как это тогда называлось в прогрессивных кругах, «палачом свободолюбивой Польши».
Работу над романом Менжинский продолжил в Ярославле, но дело подвигалось с трудом. Вячеславу Рудольфовичу по делам службы приходилось много разъезжать по окрестным губерниям, партийные дела тоже требовали времени. А тут ещё и характер молодой супруги, которая к тому же постоянно была беременной (в Ярославле у Менжинских родились два сына и дочь, но девочка вскоре умерла от острого катара кишок), был совсем не сахарный.
В начале февраля 1904 Менжинский пишет Верховскому, который уже вовсю собирает рукописи для «Зелёного сборника»: «Я писал Вам в том письме, что хотел по возвращении из Пбурга кой-какие вещи докончить, кой-какие отделать, а теперь я хочу предложить Вам только несколько стихотворений, из них новых всего два, две новых библейских вещи — обе маленькие, и затем Варраву, из трёх рассказов о Ниле Нилыче только первый, известный Вам, Дон Жуана и ещё два, три стиха из судебного мира. <…> Я надеялся кончить роман, но теперь и думать нечего: там осталось отделать очень многое, а я уже и переписываю с трудом, творческая же работа мне не по силам. На всякий случай — напишите крайний срок. М.б. — что-нибудь и успею. Затем, я ничего не имею против редакционных смягчений грубых слов…».
Рукопись, действительно, содержала множество «неаппетитных подробностей», которые смущали в том числе и самого автора. Но всё же Менжинскому удалось закончить роман к началу лета. 21 июня он сообщает Верховскому: «Посылаю Вам свой роман только сегодня. Я сделал кое-какие поправки, но у нас всё время такая толчея, что я не могу сосредоточиться — и принуждён отложить окончательную отделку до корректурных листов».
Верховский не стал дожидаться корректуры, а, посоветовавшись предварительно с другими участниками сборника, сократил некоторые места, казавшиеся ему вопиющими, в том числе — некие «подробности о ватер-клозете», что вызвало гнев Менжинского. Верховскому пришлось писать автору длинное письмо с оправданиями. Сокращения он объяснил своими опасениями, «чтобы не вышло недоразумений с цензурой». Но «недоразумения» возникли даже и после сокращений. Только к ноябрю разногласия удалось утрясти.
Но Менжинскому в это время уже было не до романа: «Приехать мне безусловно нельзя, — пишет он в Петербург. — Корректуру, конечно, лично править здесь. Что же касается поправок, то, право, не знаю, стоит ли беспокоить нескольких людей. Мы уже столковались, значит поправки будут прибавлять роману б<олее> а не менее неприличный вид, а это единственно важное в лучшем из миров. Если кто согласится взять этот труд на себя, я буду очень благодарен ему».
Не заботит Менжинского даже название романа: «Что касается названия, то затрудняюсь придумать, надо бы что-нибудь попроще: „скромная жизнь“, „благодарность“, „стакан воды“, „детство Василия Петровича“, „ужас прошиб“, „где идея“, „общипанная повесть“, „люди кургузых задач“, „проба пера“, „тебе, о добродетель!“, „маленькие радости на день, маленькие радости на ночь“, „свобода совести у приматов“, а лучше всего „запоздалые приматы“. Выбирайте любое или придумайте Ваше». Верховскому не понравился ни один из вариантов Менжинского, и он дал своё название — «Роман Демидова».
В декабре «Зелёный сборник» был отпечатан. Менжинский, получив авторский экземпляр, написал 24 декабря Верховскому: «Вы доставили мне одно из самых сильных и самых неприятных ощущений в моей жизни. Только что получил „Зелёный сборник“. Я не разрезал его, не прочёл — а передал Михаилу Николаевичу. Это постыдное чувство, но я предпочел бы — чтобы роман не появился. Конечно, это одни разговоры».
Почему Вячеслав Рудольфович стал стыдиться своего романа, на который когда-то возлагал большие надежды, остаётся только догадываться. Свою версию на этот счёт высказал писатель Роман Гуль, написавший в середине 30-х годов серию очерков о руководителях советских карательных органов.
В очерке о Менжинском он писал: «Из юношеских мечтаний о путях „знаменитости“ у Менжинского ничего не вышло. Литературные попытки кончились написанием бесталанного декадентски-эротического романа, в котором Менжинский с предельной откровенностью рассказал историю своего собственного неудачного брака и разрыва с женой».
Вообще Роман Борисович Гуль, весьма неприязненно относившийся к советской власти, очень ядовито охарактеризовал мотивы, приведшие Менжинского в революцию: «Трудно понять, почему и как „декадентские романы“ и „болезненно-извращённая поэзия“ в молодом Менжинском переплетались с попытками революционной работы. Правда, эти попытки были очень скромны. Но всё же связи с революционными кружками и революционным подпольем у Менжинского начались. Фрейдисты, вероятно, усмотрели бы в пути Менжинского в революцию следствие тяжких душевных комплексов, отвели бы должное место разрыву с отцом и неудачному браку; может быть, они были бы и правы. Во всяком случае путь дегенеративного и очень странного юноши в революцию не диктовался ни чувством классовой борьбы, ни тем более жаждой социальной справедливости. Наоборот, именно Менжинскому принадлежит определение масс, как „социалистической скотинки“. Менжинский был натурой замкнутой, одиночной и тяжело больной. Ясно только, что путь в революцию наряду с другими „сложностями“ души был, несомненно, обусловлен и непомерным честолюбием, раскольниковской жаждой „выйти из своего состояния ничтожества“, что, кстати, подтверждает и Троцкий».
До октября 1905 Менжинский работал в редакции «Северного края» ответственным секретарём. По мере того, как накалялась обстановка в стране, Менжинский старался всё более радикализировать газету. Временами он прямо брал на себя функции редактора, отвергая те или иные статьи сотрудников, придерживавшихся умеренных взглядов, что приводило к острым внутриредакционным конфликтам.
С 13 по 23 октября газета, присоединившаяся к Всероссийской стачке, не выходила. 25 октября состоялось собрание пайщиков газеты, которые приняли решение упразднить редакционный совет и передать газету под единоличное управление редактора В.М. Михеева. Большевики во главе с Менжинским отказались работать на таких условиях и покинули редакцию.
Тем не менее в номере за 28 октября Михеев напечатал достаточно резкое «Письмо в редакцию», подписанное Менжинским, заведующим областным отделом Федорченко, заведующим городской хроникой Коньковым и ещё двенадцатью сотрудниками редакции (не только журналистами), в котором они раскритиковали позицию пайщиков и самого Михеева, обвинив их в предательстве интересов революции.
Михеев ответил в том же номере. Он отверг все обвинения Менжинского и его товарищей и выразил сожаление, что «лишился совместной работы с такими уважаемыми литературными деятелями». (Вполне возможно, что здесь Михеев язвительно намекает на провалившийся роман Менжинского.) «Однако меня в этом утешает то, — продолжал Михеев, — что члены социал-демократической партии будут отныне, вероятно, действовать в чисто социал-демократическом органе, каким не мог, по условиям своего издания, сделаться „Северный край“, хотя ещё
Вячеслав Рудольфович Менжинский покинул Ярославль почти сразу после разрыва с «Северным краем» — в конце 1905. Жил в Петербурге, редактировал большевистскую газету «Казарма», где, как писал в своём напутствии Менжинскому Михеев, был «обережён от всяких малейших сделок со своими убеждениями». В 1906 на несколько месяцев был арестован и после освобождения, чтобы не искушать судьбу, бежал за границу. Жил в Бельгии, Швейцарии, Франции, Италии, побывал в Северо-Американских Соединённых Штатах.
Про революционеров-эмигрантов партийные историки обычно писали: в эти годы познакомился с Лениным. Можно так же сказать и о Менжинском, но всё дело в том, что с Лениным они тогда оказались в разных лодках. Менжинский примкнул к «отзовистам» — революционным радикалам, которые призывали прекратить всякую легальную работу, в том числе отозвать депутатов-большевиков из Государственной Думы. Ленин решительно выступал против этого и резко критиковал «отзовистов», обвиняя их в уклоне и оппортунизме. В конце 1908 он даже выступил против приглашения Менжинского на V Парижскую партконференцию.
Менжинский ответил Ленину в 1909, наступив на его любимую мозоль — финансовую. Суть конфликта рассказал в своём очерке о Менжинском Роман Гуль: «Никакой революционной вехи за границей Менжинский в свою биографию так и не вписал. Он вёл обеспеченную жизнь, появляясь изредка в эмигрантских революционных кругах. Встречавшийся с ним в марксистских кружках Ленин к этому «неврастенику-декаденту» относился со свойственной ему цинической, грубо-нескрываемой насмешкой. Может быть, именно эти частые насмешки и издёвки и заставили болезненно честолюбивого, по-раскольниковски мечтавшего выйти из ничтожества Менжинского затаить злобу против «революционной вертихвостки», как он называл Ленина, и обрушиться на него при первом случае.
Этот случай, не лишенный пикантности, представился Менжинскому в 1909 году, когда за границу пробрался некий маленький человечек, скрывавшийся под псевдонимом Саша Лбовец. Саша был членом экспроприаторской организации, оперировавшей на Урале под атаманством некоего рабочего Лбова, бывшего унтер-офицера, ушедшего в революцию. В те бурные дни Лбов с товарищами ограбили на Каме не один пароход, а на суше остановили не одну почтовую тройку. Организация располагала крупными деньгами. Но вот из этих-то денег через Сашу Лбовца и выдал уральский экспроприатор Лбов главе большевицкого центра товарищу Ленину неплохую сумму в 6000 рублей — на покупку оружия. Деньги Ленин взял, но оружия не купил и куда истратил, неизвестно. Пробравшийся за границу Саша пожаловался об этом врагу Ленина Менжинскому. А Менжинский, дабы ударить по «революционной вертихвостке», составил Саше «открытое письмо» с обвинением Ленина в присвоении денег и напечатал это письмо отдельным листком".
Этот случай не был единственным. Менжинский враждовал с Лениным практически все десять лет, что он находился в эмиграции. В 1916 Вячеслав Рудольфович напечатал в журнале «Наше эхо» совершенно убийственный текст. Ленин, по словам Менжинского, «это политический иезуит, лепящий из марксизма всё, что ему нужно в данный момент, считающий себя единственным претендентом на русский престол, когда тот станет вакантным… Если когда-нибудь он получит власть, то наделает глупостей не меньше Павла I… Ленинисты — это секция партийных конокрадов, пытающихся щёлканьем кнутов заглушить голос пролетариата».
Казалось бы, после таких слов дальнейшая совместная работа невозможна. Как бы не так! Ленин, и сам любящий крепко выразиться, не обращал внимания на слова, если видел, что человек пригодится ему в реализации его планов. После Февральской революции Менжинскому не удалось попасть в запломбированный вагон и ему пришлось ехать в Россию кружным путём — через Англию. Поэтому до Петрограда он смог добраться только в середине августа. Сначала редактировал газету «Солдат», а в октябре был включён в члены Петроградского военно-революционного комитета, где активную роль играл его ярославский приятель Подвойский.
Впрочем, как пишет Роман Гуль, «никакого активного участия в октябрьском перевороте Менжинский не принимал и по своему характеру принимать не мог. Но, как передают, и у него имеется своя октябрьская заслуга. Когда во дворце Кшесинской шли ещё первые бурные заседания-битвы цекистов с Лениным, идти или не идти на переворот, в одной из дворцовых зал Менжинский в это время играл вальсы Шопена. Рассказывают, что выбежавшие с заседания сопротивлявшиеся Ленину Каменев и Зиновьев вошли именно в эту залу, где музицировал Менжинский, и его вальсы так успокоительно подействовали на сопротивлявшихся, что они, отдохнув тут, согласились примкнуть к Ленину».
После октябрьского переворота Менжинский неожиданно для себя получил министерскую должность в первом советском правительстве. Тут сыграло роль то обстоятельство, что в эмиграции в течение двух лет он работал на какой-то мелкой должности в банке «Лионский кредит». В ночь захвата власти с 24 на 25 октября он получил от ВРК мандат комиссара при Министерстве финансов. Под его руководством в 6 часов 30 минут утра отряд матросов занял главную контору Государственного банка. 26 октября II съезд Советов утвердил состав первого советского правительства. Пост народного комиссара финансов предлагался Менжинскому, но он от первой роли отказался. Тогда наркомом был заочно утверждён член Московского ВРК И.И. Скворцов-Степанов.
Однако захват власти в Москве проходил не так гладко, как в Петрограде, поэтому Скворцов-Степанов не смог быстро прибыть к месту службы. 30 октября Ленин подписал постановление Совнаркома о назначении Менжинского временным заместителем народного комиссара по Министерству финансов.
Первое, с чем столкнулся Менжинский на новой должности, — саботаж служащих Госбанка и министерства. Но его действия по подавлению саботажа (здесь ему активно помогал председатель ВРК Подвойский) оказались настолько эффективными, что уже 8 декабря его ввели в состав созданной днём ранее Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем — ЧК.
В Министерстве финансов Менжинский надолго не задержался: уже в марте, когда советское правительство, опасаясь немецкого наступления, переехало из Петрограда в Москву, делами Минфина стал руководить его заместитель Гуковский. Некоторое время Менжинский подвизался
Россия, подписавшая, чтобы не допустить немецкого наступления, «похабный» Брест-Литовский договор, была тогда Германии кругом должна. Но Менжинский так не считал. В Берлине он занялся тем, что умел делать лучше всего — революционной пропагандой. Но однажды немцы обнаружили в ящике, адресованном Менжинскому, подрывную литературу на немецком языке, и 5 ноября работа генконсульства на этом завершилась. Дипломаты, правда, утверждали, что немцы специально подбросили эту литературу в диппочту, для чего в отсутствие российских представителей нарочно уронили и разбили ящик. Может, так оно и было, но что-то мешает безоговорочно поверить в эту версию.
В первой половине 1919 Менжинский был послан на Украину — наркомом Рабоче-крестьянской инспекции, а по возвращении получил должность особоуполномоченного Особого отдела ВЧК. Далее вся его жизнь связана с этой организацией: с 20 июля 1920 он — начальник Особого отдела, с января 1921 — начальник Секретно-оперативного управления, в которое помимо особого входили информационный, секретный, оперативный и иностранный отделы, с 18 сентября 1923 — первый заместитель председателя ОГПУ, с 30 июля 1926 — председатель ОГПУ.
За пятнадцать лет работы в ВЧК-ОГПУ Менжинский принимал непосредственное участие в разгроме эсеров, ликвидации Савинкова, создании липовых «контрреволюционных» организаций для провокаций в белоэмигрантской среде. Он лично допрашивал обвиняемых, в том числе своего бывшего однокашника по университету Бориса Савинкова. Под его руководством организовывались первые политические процессы — Шахтинское дело (1928), дело Трудовой крестьянской партии (1929), дело Промпартии (1930), дело Союзного бюро меньшевиков (1931).
В период, когда Менжинский возглавлял ОГПУ, была сформирована система исправительно-трудовых лагерей, силами осуждённых построен Беломорканал (1931 — 1933), началось строительство канала Москва-Волга (1932), организованы спецтюрьмы («шарашки»), в которых за колючей проволокой работали учёные и конструкторы. Подчинённые Менжинского обеспечили проведение коллективизации деревни, раскулачивание и массовую высылку на север и в Сибирь миллионов крестьян, где многие из них погибли.
Удачно складывалась и личная жизнь Вячеслава Рудольфовича. Первую жену Юлию Ивановну он бросил с детьми перед побегом в эмиграцию. В Париже, злорадствует Гуль, у него была какая-то бурная «декадентская любовная история» с похищением «одной из большевицких жён».
По возвращении в Россию Менжинский женился на Марии Николаевне Ростовцевой, урождённой Васильевой, сестре известного в то время антропософа Петра Васильева. Мария Николаевна родила Менжинскому сына и тихо скончалась в ноябре 1925.
Шурин Менжинского — Пётр Николаевич Васильев — имел жену Клавдию Николаевну, которая ещё в начале 20-х годов ушла от него к поэту-символисту Андрею Белому (Борису Николаевичу Бугаеву). Но поскольку до начала 30-х её брак с Васильевым не был официально расторгнут, формально Клавдия Николаевна оставалась родственницей Менжинского.
В 1931 ОГПУ организовало «дело антропософов», арестовав и Петра Васильева, и Клавдию Николаевну, и её сестру
Менжинский же после смерти Марии Николаевны женился в третий раз — на Алле Семёновне Адовой, которой тогда не было и двадцати лет. В 1927 у них родился сын Рудольф, после войны ставший дипломатом и умерший в 1951 при загадочных обстоятельствах.
В последнее годы жизни Менжинский тяжело болел, не мог долго стоять и сидеть и даже допросы проводил лёжа. «Главный интерес больного Менжинского — в досугах, — писал Роман Гуль. — Как истый пресыщенный вельможа тирании Менжинский интересовался „высоким и прекрасным“. Оказывается, его интересовали „некоторые проблемы“ высшей математики и волновало „изучение персидской лирики“. И в то время, когда в подвалах его ведомства шли пытки, казни, а в концентрационных лагерях заключенных в наказание выставляли голыми на мороз, обливая водой, — в это время глава тайной коммунистической полиции, уже дряхлеющий шестидесятилетний Менжинский, чтоб в подлиннике читать Омара Хейяма, начал изучение персидского языка».
Не забывал он и некоторых старых друзей — коллег по литературе. Так, Михаил Кузмин, с которым они вместе дебютировали в «Зелёном сборнике», выхлопотал у Менжинского «охранную грамоту» для своего нового близкого друга литератора Юрия Юркуна, автора повести «Дурная компания». Впрочем, со смертью Менжинского кончился и срок действия «охранной грамоты» — в 1938 Юркуна расстреляли.
Умер Вячеслав Рудольфович 10 мая 1934. Урна с его прахом замурована в Кремлёвской стене.
На посту председателя ОГПУ Менжинского сменил его заместитель Генрих Ягода, который ещё при жизни шефа забрал на себя многие его обязанности. В 1938 на открытом процессе подсудимый Ягода признал, что Менжинский был умерщвлён по его приказу в результате неправильного лечения. Наверное, Вячеслав Рудольфович, узнав об этом признании, долго смеялся. Если, конечно, он ранее, подобно любознательному барону Манделю, не был застрелен на каком-нибудь очередном балу у сатаны.
Первая жена Менжинского Юлия Ивановна пережила его на тринадцать лет, третья, Алла Семёновна, на тридцать два года.
