Улица Духовская (Республиканская). Часть I. Кварталы 73 и 53
Церковь Параскевы Пятницы. Дома 18 и 20 и их история. Купцы Горошковы и Константиновы. Евпраксия Георгиевна Оловянишникова. Мария Оловянишникова и Юргис Балтрушайтис. Елизавета Дьяконова и её дневник
Церковь Параскевы Пятницы в Калашной
Несмотря на то, что церковь Параскевы Пятницы в Калашной находится по адресу вне Республиканской улицы (в 73-м квартале — на плане выделен кружком), она, конечно, должна быть упомянута. Прихожанами этого храма были многие достойные люди, жившие на Духовской улице и являвшиеся устроителями храма.
Местность, где располагались храмы Пятницкого прихода, издавна называлась в Ярославле Таборы. По преданию здесь лагерем стояли дружины Дмитрия Пожарского и Козьмы Минина.
Каменный холодный одноглавый храм во имя Живоначальной Троицы был построен на средства горожан в 1730 году, расписан в 1795—1796 годах ярославскими мастерами Семеном Смирновым и Петром Иконниковым. Сохранившаяся теплая церковь Параскевы Пятницы была сооружена на средства горожан в 1747 году. Иконостас и утварь для нее были выполнены на средства купца Егора Семеновича Горошкова.
Прихожанином этой церкви был и его отец Семен Федорович Горошков. На 1821 год такую фамилию в приходе имеют еще два семейства: Иван Андреевич Горошков и вдова Дарья Семеновна Горошкова с сыновьями Борисом и Игнатием.
В 1866—1868 годах по проекту городского архитектора А. М. Достоевского на средства церковного старосты Александра Дмитриевича Топленинова в храмах прихода были произведены многочисленные переделки.
На 1821 год прихожанами этой церкви являются семья Федора Дмитриевича Топленинова с сыновьями Дмитрием и Константином и семьи его братьев Александра, Евграфа, Николая Дмитриевичей Топлениновых.
Пятницкий приход по решению городских властей был ликвидирован в 1931 году. Холодная церковь и колокольня были разобраны в 1937 году. Сохранившаяся теплая церковь Параскевы Пятницы в 1995 году была возвращена Русской Православной церкви.
Большим событием в жизни прихода стало строительство новой колокольни по проекту архитектора Лидии Ивановны Русаковой, которая смогла восстановить облик прежнего сооружения.
2 сентября 2007 года в Пятницкой церкви состоялось особое торжество — архиепископ Ярославский и Ростовский Кирилл освятил обновленный храм. Главный престол и южный придел, как и в прежние времена, — во имя мученицы Параскевы Пятницы и князя Александра Невского, а северный теперь посвящен святой Матроне Московской.
Дома 18 и 20 и их история
Эти дома были перестроены и потеряли свой исторический облик. Но с ними связана судьба стольких интересных людей, что просто необходим подробный рассказ.
Дом 18 (в 1917 г. — дом 34, 53 квартал)
ГАЯО, ф76/1−1027а, лист 36
Дом 20/2 (в 1917 г. — дом 36/16)
Дом 36/16. 1919 год (ГАЯО, фотокаталог «Старый Ярославль», лист 325)
В 1809 году два расположенных на этом участке двухэтажных каменных дома принадлежали братьям Семену и Ивану Федоровичам Горошковым (501/1−123). В 1836 году по духовному завещанию Семена Федоровича, утвержденному 28 сентября 1837, его сын Егор Семенович получает во владение три дома: два каменных и один деревянный (475/1−10, лист 11об). В утвержденном 28 сентября 1839 года духовном завещании обозначено место двух каменных домов: Пятницкий приход, но местоположение их уточнить не удалось (501/1−843, лист 45). В 1840 году Егор Семенович Горошков, вероятно, перестраивает полученный от отца дом по Духовской, обращаясь в Строительную комиссию за разрешением о постройке «каменного двухэтажного дома с воротами при оном». На плане недвижимого имения присутствует и угловой дом, обозначенный как каменный. На документе надпись: архитектор Паньков (76/1−1027а). При этом во всех документах угловой каменный дом пишется как благоприобретенный Егором Семеновичем Горошковым, а не наследственный. Когда и у кого этот дом куплен, пока не установлено, также остался вопрос: где же конкретно находился второй каменный наследственный дом в Пятницком приходе.
После смерти Егора Семеновича Горошкова в 1856 году наследниками остаются дети от первого брака: купец 2-й гильдии Федор Егорович и его родные сестры Елизавета, Анна, Екатерина и вдова (купчиха 2-й гильдии) Ираида Константиновна Горошкова с малолетними детьми Николаем, Евпраксией, Александрой. Сиротский суд пытается назначить Федора Егоровича опекуном. Он настойчиво отказывается, указывая в 1857 году в заявлении на освобождение от опекунской деятельности, что его родные сестры совершеннолетние, что он ведет торговлю отдельно от оставшегося после отца наследства и оставшееся недвижимое имущество в скорейшем времени предполагается разделить. Кроме того, Сиротский суд, назначая опекуном Федора Егоровича, шел против воли родительницы малолетних наследников (151/2−26 929).
Попечителем над старшими дочерьми
С общего согласия наследников в 1858—1859 годах происходит раздел имения. Дети от первого брака принимают двухэтажный каменный дом на Духовской улице, в котором семья жила прежде. Вдова с малолетними детьми получает каменный двухэтажный с мезонином дом на углу улиц Духовской и Мологской, два деревянных дома по Мологской улице и деревянный дом с четырьмя флигелями и лавкой по Воскресенской улице. Далее полюбовно делятся многочисленные лавки с учетом удобства торговли, с условиями аренды их друг у друга (193/1−243) (55/1−2076). Старшие сестры уступают брату Федору свои доли в недвижимом имении.
Два дома начинают жить самостоятельной жизнью. При этом хозяева обоих домов удачно ведут торговлю, о чем свидетельствуют их обращения о предоставлении званий потомственных почётных граждан (далее — ППГ). После смерти Егора Семеновича до 1863 года общий капитал по 2-й гильдии объявляет Федор Егорович Горошков, с 1864 года Федор Егорович и Ираида Константиновна раздельно объявляют капитал по 1-й гильдии. В этом же году они получают звание ППГ (501/1−12 758).
В 1866 году Федор Егорович Горошков занимает у Ираиды Константиновны Горошковой 17 000 рублей сроком на 5 лет под залог недвижимого имения, доставшегося по наследству. Документов о том, смог ли он расплатиться с мачехой, пока не найдено. В 1872 году дом с постройками и землею за 19 000 руб. Федор Егорович продает купцу Александру Кузьмичу Константинову (509/2−1991, часть 13). После смерти Александра Кузьмича в 1902 году дом переходит по наследству его вдове и сыну Николаю Александровичу.
В архиве сохранился документ с такой характеристикой Александра Кузьмича Константинова, которую заслуживал далеко не каждый купец. После смерти Александра Кузьмича крестьяне села Матвеевского Меленковской волости Пошехонского уезда подают прошение о постройке памятника «в память ярославского купца, почетного гражданина Александра Кузьмича Константинова». В приговоре крестьян написано: «на добрую память уважаемого нами благотворителя, строителя и попечителя нашей школы». Далее перечислены его дела на благо села: «На его средства было построено все здание школы в селе Матвеевском и заведена вся утварь школы, он же приплачивал жалованье учителю по 100 руб. в год со дня открытия школы и по день своей смерти. Им же было пожертвовано разной утвари в Матвеевскую церковь и завещано после смерти на постройку каменного храма 5 000 руб.
Земский начальник Пошехонского уезда сообщает в губернское правление: «Так как памятник устраивается на добровольные пожертвования, нахожу со своей стороны ходатайство крестьян заслуживающим уважения». Со стороны губернского правления препятствий не встречается (80/1−1871).
Имение А.К. Константинова принимает на сохранение вдова Екатерина Николаевна Константинова. А далее внимание к домовладению проявляет Городская дума: «Это имение долго желала приобрести Городская управа, так как имение весьма ценное приобретение для города, как по своему составу, так и потому, что в имеющихся в нем зданиях могут быть хотя бы временно впредь до постройки больницы имени братьев Голодухиных размещены два отделения городской больницы — инфекционное и кожно-сифилистическое. Кроме того, в этом имении имеется до 800 квадратных саженей незастроенной земли, где в будущем можно будет построить школьное здание, в котором очень нуждаются Таборы».
Дело это откладывалось по независящим от думы причинам, пока не назначена была продажа его с вольных торгов. Городская управа просит принять участие в торгах Вахрамеева Альвиана Федоровича и приобрести имение на свое имя, а потом перепродать городу". Альвиан Федорович в феврале 1913 года покупает имение. Городская дума оформляет заем у частных лиц и в сентябре 1913 года выкупает имение у Вахрамеева (509/1−1641). Инфекционная больница пробудет в этом здании до Ярославского восстания (мятежа) 1918 года.
Династия купцов Константиновых была в городе хорошо известна. О последнем хозяине дома
Для рассказа об основателе купеческой династии Константиновых использованы сведения из акта государственной историко-культурной экспертизы ОКН «Дом жилой Константиновых» (автор
Род купцов Константиновых происходит из крепостных крестьян села Туношны — вотчины надворного советника
На территории домовладения по улице Петропавловской в 1908 году Константиновы (вероятно, дети умершего Константина Васильевича Константинова) строят новый деревянный дом.
Дом на углу улиц Воздвиженской и Петропавловской не сохранился. На его месте очередные домовладельцы (вероятно, Дунаев Василий Николаевич) выстроили новый дом. Но есть чертеж фасада дома Константиновых, поданный при обращении Василия Степановича в 1843 году в Строительную комиссию с просьбой об устройстве новой крыши.
ГАЯО, ф. 509/1−3532, лист 69
В 1847 году Василий Степанович пишет завещание. Все имущество оставляет жене с наказом детям: «чтобы без воли матери ничего не касались». Имущество же очень значительное: речные суда и приборы к оным, хлеб разного сорта, каменный двухэтажный дом на Крестовоздвиженской улице, полукаменный дом с амбаром в Ярославле (улица не указана), лавка о двух растворах в мучном ряду, каменный дом с надворными строениями и землею в Самаре (дом в Самаре оценен в 9 745 руб.). Василий Степанович Константинов умер в 1855 году.
Вдова достойно руководила коммерческой деятельностью сыновей. Об этом можно судить по имуществу, которое осталось после ее смерти. В ее завещании, утвержденном в декабре 1873 года, названы: два каменных и три деревянных дома в Ярославле (20 000 руб.), каменный дом в Самаре (8 000 руб.), около ста десятин земли в Ярославском уезде с тремя мукомольными мельницами на реке Пахне (6 000 руб.), пароходные заведения (50 000 руб.), вся движимость в товарах и домашнем обзаведении (60 000 руб.), наличные деньги (6 000 руб.).
Унаследовав имущество по духовному завещанию матери Авдотьи Ивановны Константиновой, купец 1-й гильдии Иван и братья Козьма, Константин и Исаак Васильевичи Константиновы в 1874 году открывают Торговый дом «Братья Константиновы».
«Братья заведуют Ивану Васильевичу производить общую покупку различных хлебных товаров, управление принадлежащими им мельницами, пароходом, арендовать лавки, амбары и другие помещения, заключать разного рода договоры. Общие дела ТД будут заключаться в хлебном товаре, пароходной промышленности. Контора будет находиться в г. Самаре на Казанской улице в собственном доме брата Ивана Савельевича Константинова» (509/1−80, лист 1).
Главную роль среди братьев играл Иван Васильевич Константинов, купец первой гильдии, почётный гражданин города Самары, удостоившийся благодарности самого императора. Но он связал жизнь своей семьи с Самарой.
Три других брата со своими семьями жили в Ярославле, сначала в родительском доме вместе с матерью (509/3−384, лист 466), потом, вероятно, разлетелись из родительского гнезда. К 1877 году умер Константин Васильевич, ему преемником в ТД стал Василий Константинович Константинов. Исаак Васильевич жил в С-Петербурге в Рождественской части 1-го участка по Невскому проспекту (346/5−1388).
Еще при жизни отца Василия Степановича братья Константиновы имели шесть расшив (парусное речное плоскодонное судно), которые «пользовались особой известностью». Их транспортные конторы находились в Самаре, Оренбурге, Уральске. На лошадях и верблюдах братья доставляли товар в самые отдалённые степные поселения, а назад везли хлеб.
Для продолжения рассказа использована статья В. Казарина и Т. Федотовой «Приволжский Орлеан» (журнал «Волга», N12 1999г).
В конце пятидесятых годов две навигации подряд на Волге отмечалось мелководье. Суда вставали в пути, садились на мели. Многие судовладельцы разорились. Константиновы выстояли. В 1858 году они обзавелись первым пароходом. У него был деревянный корпус, небольшая по мощности паровая машина. Назвали его «Четыре брата». Через два года братья приобретают ещё два парохода — «Манифест» и «Оренбург». В 1870 году они пускают в работу пароход «Гений». Два последних из названных судов имели уже металлические корпуса.
Многие годы на пристанях Самары Торговому дому «Братья Константиновы» не было равных. Документы свидетельствуют, что их торговый дом заготавливал для отправки по реке больше всех грузов.
Больше всего
Трудно сказать, чем это было вызвано. Только Иван Васильевич от хлебной торговли и судового промысла отказываться не собирался. В 1884 году он запросил и получил разрешение городской думы возвести три каменных хлебных амбара на набережной реки Самары в дополнение к существующим. Также он заказал на судостроительном заводе братьев Шиповых в Костроме постройку парохода «Самара» (в советские годы известен как «Волгодон»). До появления парохода «Редедя князь косогский» (после революции — «Степан Разин») это был самый крупный волжский буксир: длина его клёпаного корпуса составляла почти 68 метров, высота борта — 3,5 метра. Пятимиллиметровый металл корпуса, шесть водонепроницаемых перегородок, колёса Моргана с железными плицами гарантировали ему долгую жизнь. Четыре паровых котла, размещённые попарно в носовой и кормовой частях судна, приводили в движение машину системы Компаунд двойного расширения пара мощностью 1100 л. сил. Пароход выводил против течения караван барж с грузом в 600 тысяч пудов.
Из хранимого в Государственном архиве Самарской области паспорта этого судна следует, что техническая скорость его с возом барж составляла 100 километров в сутки, а порожняком вниз по реке — 300 километров. Для команды на пароходе имелись хорошие условия: 26 одно- и двухместных кают, столовая, камбуз, кладовая, баня, прачечная.
Словом, это был прекрасный для своего времени пароход. Но увидеть его в работе Ивану Васильевичу не довелось. В 1887 году «Самара» вышла в плавание под флагом общества «Дружина». Обрели вскоре новых владельцев и все другие его суда, пристань. И уже никто из рода Константиновых не занимался более судовым промыслом.
***
Второй каменный дом, доставшийся после смерти Егора Семеновича Горошкова его вдове Ираиде Константиновне, принадлежал ей до 1879 года. Она со всей ответственностью передавала каждый год в Сиротский суд отчеты о состоянии наследства своих дочерей, потом удачно выдала их замуж и передала мужьям обязанности попечительства.
Ее дочь Евпраксия, предпочитающая по отчеству называться Георгиевной, в 1869 году была выдана замуж за московского купеческого сына Ивана Порфирьевича Оловянишникова.
Вторую дочь, Александру Егоровну, в 1874 году мать выдала замуж за нерехтинского 1-й гильдии купца Александра Ивановича Дьяконова.
После выдела дочерей хозяевами углового дома стали вдова ППГ Дашина Ираида Константиновна и ее сын Горошков Николай Георгиевич. В 1879 году они продали дом купцу Копыльцову Федору Ивановичу (967/1−3907). Николай Егорович Горошков по раздельному акту с матерью в 1879 году вступил во владение домом на Власьевской улице (967/1−3892).
По документам переписи 1897 года владелец углового дома Копыльцев Иван Кузьмич, вдовец 45-ти лет, жил доходом с дома (642/3−1328). В 1917 году дом принадлежал Копыльцевой Евлампии Кузьминичне, вдове 67-ми лет, жившей доходом с дома (642/2а-603, 610).
Теперь — о женщинах из рода Горошковых.
В первую очередь расскажем о дочери Егора Семеновича Горошкова — знаменитейшей Почетной гражданке Ярославля Евпраксии Георгиевне Оловянишниковой, которую можно назвать первой бизнес-леди Ярославля.
Оставшись в 47 лет вдовой после 30 лет брака, она возглавила обширное предприятие Оловянишниковых — колокололитейный, свинцово-белильный, краскотерочный заводы, многочисленные торговые заведения. Вступив в права наследства, она преобразовала предприятие в закрытое акционерное товарищество на паях (1901 г.), стала Председателем правления товарищества.
Евпраксия Георгиевна выкупила у наследников Сергея Оловянишникова (брата мужа) колокольный завод, расширила Волокушинское лакокрасочное производство, превратила фабрику церковной утвари в ведущее предприятие отрасли. Сохранила как наименование фирмы, так и добрые традиции управления семейным бизнесом.
Евпраксия Георгиевна привлекла к работе в качестве художественного руководителя фабрики церковной утвари еще не получившего диплома Сергея Ивановича Вашкова, ставшего впоследствии известным художником и архитектором. Он полностью посвятил себя обновлению традиционной, но давно выпавшей из контекста художественного развития отрасли — созданию уникальной, подлинно художественной церковной утвари. По его эскизам на фабрике изготавливались подлинные шедевры в актуальном стиле «модерн»: роскошные облачения для духовенства с авторским орнаментом, церковные принадлежности, мебель.
Икона Божией Матери «Казанская». Москва, период 1908 — 1917 годов.
Серебряный оклад в стиле модерн изготовлен по эскизам
Сергея Ивановича Вашкова, художника, архитектора, дизайнера.
Своеобразным отчетом Вашкова о работе на фабрике Оловянишниковых стало фундаментальное издание «Религиозное искусство» (Москва, 1911), представляющее собой альбом фотографий предметов церковной и гражданской утвари, выполненных по его рисункам.
В 1909 г. фирма подтвердила свое звание Поставщиков Высочайшего двора, а с 1911 г. стала еще и поставщиком Двора Александры Федоровны.
Интересы Евпраксии Оловянишниковой не исчерпывались бизнесом. Она следила за книжными новинками, выписывала газеты и журналы, из года в год абонировала ложу в Большом театре.
Евпраксия Георгиевна никогда не забывала, что помощь ближнему — дело богоугодное. На средства этой семьи была создана богадельня при Власьевской церкви, а малоимущим ярославским гимназисткам выплачивалась стипендия.
В 1907 г. Евпраксия Оловянишникова принесла в дар Ярославлю землю и строения на Пошехонской улице (ныне — улица Володарского), предназначенные для специализированной детской инфекционной больницы, за этот щедрый дар
Далее два рассказа о внучках Егора Семеновича.
Первый рассказ о Марии Ивановне Балтрушайтис, урожденной Оловянишниковой.
О времени и месте знакомства Марии с Юргисом Балтрушайтисом существует несколько версий. По одной из них, Юргис и Мария познакомились на литературном вечере, устроенном в московском доме Оловянишниковых на Покровке, где семья жила с 1893 года. Согласно другой, Юргис Казимирович подрабатывал репетитором двух младших братьев Марии.
Семья Оловянишниковых лето 1897 года проводила на берегу Рижского залива в курортном поселке Майоренгоф. По соседству снял жилье Юргис Балтрушайтис. Пренебрегая родительским запретом, Мария Ивановна регулярно встречалась со своим избранником. Надежды получить разрешение на брак не было никакой: Юргис был выходцем из бедной крестьянской семьи, Мария — одна из самых богатых невест Москвы.
Весной 1898 года Юргис окончил университет. Ни скромный удел служащего, ни научная работа его не прельщали. Сын крестьянина всерьез заболел литературой и был полон решимости двигаться именно по этому пути. Подобный настрой уменьшал его и без того малые шансы на брак с Машей. Однако жизнь внесла свои коррективы: в декабре после тяжелой болезни ушел из жизни главный противник их союза — Иван Порфирьевич Оловянишников. Главе семейства было всего 54 года. Семейное дело возглавила вдова, с которой Юргис, в конце концов, нашел «общий язык».
Юргис Балтрушайтис
И все же венчание, состоявшееся 30 августа 1899 года в подмосковной церквушке, было тайным. На нём присутствовали друзья Балтрушайтиса, с которыми он сошелся в последние несколько месяцев: Константин Бальмонт, Валерий Брюсов и Сергей Поляков. Тайное вскоре стало явным. Бракосочетание «блудной дочери» вызвало возмущение всего семейства Оловянишниковых. Маша не получила ни рубля из причитающейся ей доли отцовского наследства.
Здесь уместна цитата из дневника героини следующего рассказа — Елизаветы Дьяконовой. «И тетя (Евпраксия Георгиевна) горестно вздохнула. Бедная, она второй год страдает в своей уязвленной материнской гордости; ее единственная дочь, которую предназначали неведомо какому миллионеру и шили приданое во всех монастырях Поволжья, — влюбилась в бедняка — репетитора, студента и обвенчалась самым романтическим образом. Второй год пошел; он очень мало зарабатывает литературным трудом, и кузина должна сама себя содержать… Этого ли ожидала тетя!»
Супружеской чете пришлось нелегко. На первых порах Константин Бальмонт помогал другу деньгами. Привычный к трудностям Балтрушайтис работал, не покладая рук, и его литературная карьера пошла в гору. Еще будучи студентом физико-математического факультета Московского университета, Юргис приобрёл славу полиглота и гениального лингвиста. Объём и разнообразие переводов на русский язык, выполненных Балтрушайтисом, поражает воображение: Ибсен, Гамсун, Стриндберг, Уайльд, Гауптман, Тагор, «Бхагавадгита». Но переводами этими мы обязаны его полунищенскому существованию, продолжавшемуся и после женитьбы.
В декабре 1899 года по протекции Константина Бальмонта санкт-петербургский «Журнал для всех» напечатал стихотворение Балтрушайтиса «Ночью». Это был его поэтический дебют. С этого же периода ведут отсчет литературные вечера в доме Юргиса и Маши, вскоре ставшие знаменитыми. В том же самом году Юргис Казимирович оказался среди основателей московского книгоиздательства «Скорпион» совместно с Валерием Брюсовым и Константином Бальмонтом, а также своим соучеником по университету Сергеем Поляковым, членом большой и богатой семьи купцов и предпринимателей. Но два своих прижизненных сборника стихов Юргис выпустил в свет лишь десятилетие спустя.
В апреле 1903 года Мария Ивановна родила сына. Его назвали Юргисом. Мальчик унаследовал не только имя отца, но и его интересы, став известным культурологом-искусствоведом. Прибавление в семействе повышало шансы Балтрушайтисов на примирение с Оловянишниковыми. В роли парламентера выступила вторая жена Бальмонта — Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт. Материнское сердце дрогнуло. Евпраксия Георгиевна уговорила сыновей передать в распоряжение непокорной дочери шестикомнатную квартиру в одном из новых домов на Покровке (ул. Поварская, 24) и выплатить Маше часть наследства. В доме на Покровке Балтрушайтисы прожили до 1939 года.
Особняк Саарбекова. Построен по проекту Л. Кекушева в 1899—1900 гг.
Перемирие с Оловянишниковыми не означало, что вся Машина родня готова принять Балтрушайтиса с распростертыми объятиями. Теплые отношения удалось установить только с Евпраксией Георгиевной и старшим братом Виктором, которого культура интересовала едва ли не больше, чем приумножение капитала. Прочие представители клана смотрели на Юргиса сверху вниз, а при встрече с демонстративным пренебрежением протягивали поэту не всю руку, а лишь два пальца.
В годы революции Балтрушайтис был председателем Всероссийского союза писателей, затем — председателем Московского Союза писателей. С 1920 г. он представлял Литовскую Республику в Москве, в 1922 г. был утвержден в ранге чрезвычайного и полномочного посла Литовской республики в СССР. Юргис Казимирович содействовал выезду за рубеж деятелей русской культуры, фактически спасая их от последующих репрессий.
В апреле 1939 Балтрушайтис уехал из России к сыну во Францию, получив назначение советником. С сентября 1939 года, с начала войны, сношения с Литвой затруднились, и
Юргис и Мария Балтрушайтис. Конец 1930-х гг.
Скончался Балтрушайтис в Париже 3 сентября 1944 года, оставив около 400 стихотворений, переведенных впоследствии на английский, армянский, болгарский, венгерский, голландский, латышский, немецкий, польский, французский и другие языки.
Из воспоминаний Бориса Зайцева, написанных после кончины Бальтрушайтиса:
«Произошло то, что для людей, вместе и в любви много лет проживших, всегда самое страшное: разлука. С виду Мария Ивановна, оставшись одна, не изменилась: такая ж спокойная и приветливая, негромко говорящая на отличном московском наречии (урожденная Оловянишникова), какая-то «основательная», «достойная». Старинная мебель в гостиной, вывезенная еще из Москвы, тихий ковер, на стенах гравюры Пиранези, книги в хороших переплетах… А что от жизни осталось, сосредоточилось на покойном. Человек и ушел, но для любви он тут, рядом… — не смерти убить его.
Мария Ивановна вполне погрузилась в рукописи и письма. Разбирала архив его, размещала что надо и подбирала. Кое-что напечатала в «Новом Журнале», главное же, готовила книгу его стихов. Начала, сколько знаю, и собственные воспоминания о том времени. В центре, разумеется, покойный. Ее заботами, трудами и любовью издан лежащий передо мной том: «Лилия и Серп» — белая с голубым гербом изящная обложка. Под ней избранные стихи Балтрушайтиса за много лет … с надписью Марии Ивановны, начинавшейся словами: «Привет от Юргиса…»".
Мария Ивановна умерла 7 августа 1948 года. Борис Константинович Зайцев посвятил этой семье рассказ «О любви».
***
Следующая героиня — другая внучка Егора Семеновича Горошкова — Елизавета Александровна Дьяконова.
Напомним, Ираида Константиновна Горошкова младшую дочь Александру Егоровну выдала замуж за купца 1-й гильдии Александра Ивановича Дьяконова. Впоследствии окажется, что этот брак неудачен, но его результатом стало рождение дочери Елизаветы Александровны Дьяконовой. С этим именем связано появление в русской литературе одного из самых ярких женских дневников — «Дневника русской женщины».
Ее «Дневник» был назван
Лизе Дьяконовой посвятил свой роман «Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой» писатель Павел Басинский. Фрагмент из предисловия автора к этому роману приведен ниже.
«И вот, передавая знакомым историю Дьяконовой, я обратил внимание на то, что рассказывать ее необходимо с конца. И даже не с момента гибели девушки в горах, а со случайного нахождения ее тела. Но это, как вы понимаете, не отражено в дневнике, который был обретен после ее смерти и впервые опубликован братом в 1904 году в журнале «Всемирный вестник». Если между дневником и гибелью есть какая-то связь (в конце дневника Дьяконова обещает покончить с собою), то загадочные обстоятельства нахождения ее тела уж никак не связаны с дневником. Между тем именно они волнуют больше всего. Картина голой мертвой девушки на краю горного водопада вызывает гораздо больше вопросов, нежели любые подробности ее жизни, отраженные в дневнике.
Почему она была голой? — этот вопрос задавали мне все. Никто не спрашивал: почему Дьяконова так рвалась на Бестужевские курсы? Почему ее мать была против этого? Зачем поехала учиться в Париж? Как ее угораздило влюбиться в своего психиатра? Зачем пошла в горы одна? Не покончила ли с собой?
Дело в том, что все происходящее с ней до этого момента не просто объяснимо, но в известной мере типично. Ничего удивительного, что провинциальная русская девушка конца столетия мечтала об образовании. И, разумеется, девушке было трудно. Ее не понимали родственники, потому что она была девушкой и, по их представлениям, прежде всего невестой. Да, она смогла «выломиться» из своей среды, как говорили тогда. И даже поступила в Парижский университет. Еще и на юриста, что было в то время большой смелости шагом даже для Франции.
Влюбилась в лечащего психиатра — ну это уж совсем не удивительно. Скорее было бы странно, если бы она в него не влюбилась. В 26 лет, не имея ни мужа, ни жениха. С проблемной психикой. Как ей было не влюбиться в того, кто внимательно выслушивал ее жалобы и все же как-то ей помогал.
Пошла одна в горы, в плохую погоду. Хотя родня отговаривала. И тут все понятно. Скорее было бы странно, если бы ее отговорили. Ее родная мать не смогла уговорить не ехать в Петербург. А тут какие-то горы. И чтобы она их послушалась?
Несчастный случай в горах — частое явление. Был туман, заблудилась, упала с обрыва, пусть и невысокого, сломала ноги, болевой шок, разрыв сердца, смерть… Страдала от безответной любви, не выдержала и покончила с собой, прыгнула с обрыва… Почему она была голой?
Сегодня мне становится смешно, что я столько лет не решался признаться самому себе в простой вещи. Именно вот этот, последний, поступок Лизы Дьяконовой и был главным в ее жизни. Все остальное было, разумеется, важным, серьезным и очень значительным с точки зрения изучения данной эпохи и конкретно — судьбы этой сложной девушки. Так и писала о дневнике Лизы русская критика, когда он вышел и вызвал целый шквал статей. Но ни один из этих критиков, даже умнейший Василий Васильевич Розанов, не решился задать один убийственный вопрос. Что было бы, если бы Дьяконова не погибла в Тироле, благополучно доехала до России и попыталась сама опубликовать свой дневник?
Что, если бы «Дневник русской женщины» (как она сама еще робко и неокончательно называет парижскую часть своей рукописи) был принесен в редакцию «Всемирного вестника» не братом русской девушки, погибшей в горах Тироля и найденной совершенно голой на краю уступа водопада, а самой студенткой Сорбонны Елизаветой Дьяконовой? Да, возможно, его бы опубликовали. Но заметили бы?
… Однажды я понял, почему так долго и маниакально перечитывал дневник Елизаветы Дьяконовой. Разгадка последнего и самого загадочного поступка в ее жизни спрятана в нем. И там же ответ на главный вопрос".
Архив Дьяконовой Елизаветы Александровны, бережно собранный ее братом, хранится в рукописном отделе РГБ. Дневник героини и роман Павла Басинского изданы. В Нерехте Костромской области, на родине Лизы, есть экспозиция, посвященная
Г. Нерехта, ул. Восход, 3. Памятник архитектуры «Старая аптека»
