В XIX — начале XX в. ярославская культура формирует собственные традиции и ориентируется на Петербург и Москву, черпая оттуда новые и новые идеи и формы. Со столичной культурой тесно связаны как верхи общества (благодаря поездкам, родственникам и др.), так и его низы (благодаря практике отходничества). Столичные веяния распространяются через книги, журналы и газеты, поступающие в ярославскую провинцию. Кроме того, возникает возможность и прямо вступить в контакт с Западом благодаря открытости границ и легкости въезда и выезда. При этом административный центр, Ярославль, отнюдь не всегда выполнял функцию регионального посредника в культурном обмене. Контакты происходили напрямую с уездной и сельской средой, что обеспечивало возможности для автономизации и плюрализации культурной жизни в крае.

Изучавший губернский быт в Верхневолжье Иван Аксаков писал в 1852 г.: «Поезжайте теперь на любой бал в Калуге, в Ярославле, в Туле — не найдете вы больше ни уродливых фраков, ни фантастических чепцов, ни плисовых сапогов… В последние 10 лет провинция шла исполинскими шагами по пути „цивилизации“ и изгнала все смешное со своих провинциальных паркетов. Вы поразитесь теперь и свежестью дамских нарядов, сделанных по последней парижской картинке, еще не получившей даже полного законодательного смысла и для московских дам, и светскою изящностью кавалеров, и роскошью мебели, и убранством комнат в новейшем вкусе… словом, все благоприлично», общественная жизнь представляет «блестящую внешность, почти ни в чем не уступающую столичной, с роскошью, с публичной благотворительностью, мужскими и дамскими клубами, французским языком и светским воспитанием». Характеризуя уровень европеизации Ростова, местный краевед И. Хранилов в конце 50-х гг. XIX в. указывает на то, что ростовские купцы танцуют кадриль, вальс, мазурку, играют в преферанс для удовольствия; «щегольской экипаж и дорогие лошади довершают картину купеческого комфорта в Ростове»; есть клуб и «бывал даже спектакль», а просто народ в уезде «решительно, можно сказать, щеголяет».

Вместе с тем, Иван Аксаков с огорчением замечал в светском обществе провинции «незастенчивость помещичьего быта, откровенность барских вкусов и привычек даже у дам и девиц, полнейшее отсутствие всякой духовной деятельности, ограниченность мыслительного горизонта, недостаток всякого иного стремления, кроме стремления подражания великосветской столичной суете; мелочность ежедневных интересов, яркое невежество всех тех задач и вопросов, которые вырабатывает движение мысли в столицах; сплетни, переливание из пустого в порожнее, всякое и праздное препровождение времени, не освежаемое никаким чистым и честным влечением…» В письме родным из Ярославля (1949) он замечает: «Здесь я нашел много умных купцов, (…) но что касается до общества здешнего, до ярославского beau monde, то это самое жалкое и ничтожное общество». Выделяет Аксаков только архиепископа Евгения (Казанцева) и Юлию Жадовскую.

Тридцатью годами позднее скептически настроенный путешественник Ф. Нефедов отмечал, что жизнь городов Верхневолжья «отличается бесцветностью; общественный и частный быт лишены почти всякого содержания и интереса. Предания и обычаи исчезли; характерные городские увеселения заменились скучными гуляньями по бульварам и городским садам, где люди не знают, куда деваться от скуки, и молча созерцают друг друга или сплетничают. Народной песни больше не слыхать: мещане и мещанки распевают чувствительные романсы или фабричные песни (…) Сохранились одни религиозные празднества, учрежденные в память избавления то от морового поветрия, то от пожаров, то от других бедствий, каким подвергался народ в своей исторической жизни. Такими празднествами, в большинстве случаев, являются крестные ходы, которые бывают в летнее время: в Ярославле их насчитывают до тридцати, а в Костроме ровно сто» (1877).

Упрощение, «обесцвечивание"ритуальной стороны городского быта — лейтмотив тогдашней критики новой цивилизации. Самобытные черты местной жизни становятся менее очевидными. Причем в эти процессы вовлекается не только городское население края, но и усадебное дворянство, крестьяне. Для последних городская культура столиц становилась образцом для подражания. Типичны наблюдения очевидца А. Смирнова-Кутачевского над праздничной стороной крестьянской жизни в окрестностях Ярославля в начале XX в.: «Ни одной малявинской бабы. Город заворожил своей «культурой», убил былую деревенскую красоту». И далее автор говорит о белых платьях и туфельках (в традиционной православной культуре белый цвет — знак траура), модных прическах, костюмах и танцах, нового типа песнях.

Характерно, что оценивались процессы культурной европеизации и урбанизации далеко не однозначно. От второй половины XIX в. мы имеем картинные рассуждения о духовном вреде отходничества, которое, по мнению критиков, развращает ярославскую крестьянскую молодежь, делает из молодого человека пьяницу, матерщинника, беспечного игрока, «погибшего члена человеческой семьи». Еще в документах комиссии Ю. Стенбока, занимавшейся религиозным расколом в губернии, в середине XIX века, фигурирует крайне одностороннее суждение о том, что отходник-трактирщик или лавочник приносит домой и прививает «яд трактирной цивилизации, столичного разврата и площадного эрудизма», приходящий в гремучую смесь с «раскольническим суеверием».

Движение к усложнению культурной среды не прерывается и в XIX — начале XX в. Разнонаправленные процессы создают пеструю сеть различных культурных объектов. Это образовательные учреждения, от Демидовского лицея до начальных школ и школ грамоты в деревнях. Это промышленные предприятия, вокруг которых иногда стихийно, а иногда и целенаправленно формируется жилищно-бытовая среда (образцовым хозяйством такого рода была Ярославская Большая мануфактура при управляющем Е. Шокросе в 60−80-х гг. XIX в.

В больших городах (Ярославле, Рыбинске, а отчасти и других) появляются больницы и приюты, банки, финансовые и страховые компании, библиотеки, ночлежки и пр.

Города европеизируются — и при этом теряют цельность замысла, лишаются смыслового единства. Новая застройка развивается хаотично, городская среда организуется стихийно, во многом иррационально и эклектично. Отсутствие единой логики в плане восполняется, впрочем, заботами о порядке и чистоте, стремлением к благоустройству, которое, начиная с XIX века, превращается в неудержимую тягу к комфорту и удобствам. Мостятся улицы, организуется их освещение. Так, Ярославль вступает в XX век с электрическим освещением Семеновской, Власьевской и Богоявленской площадей, а также соединяющих их улиц: в декабре 1900 г. бельгийские мастера установили на проволоке над улицей фонари. В Рыбинске же в 1901 г. установили газовые фонари. Заводится водопровод. В Ростове в 1866 г. тщанием А. Кекина, в Рыбинске в 1901 г., в Ярославле в 1883 г. и т. д. устраивается телефонная сеть. Проводятся трамвайные пути, появляются первые велосипеды и автомобили.

В Ростове, по свидетельству И. Хранилова, уже в середине XIX в. «соблюдается в возможной степени чистота и опрятность, — главные улицы вымощены булыжным камнем, для стока воды проведены канавы, для пешеходов устроены деревянные тротуары, сор на площадях и улицах выметается своевременно, для общественной прогулки разведен красивый сад с аллеями и беседками», где дважды в неделю играет музыка. Чуть позже для гулянья здесь устроят и бульвар… Эта картина достаточно типична для городов Ярославского края.

В Ярославле благоустраивается в первую очередь Волжская набережная. Это тип европейского променада, предназначенного для праздного гулянья парами и в семейном кругу. Для прогулок оборудуется и Стрелецкий бульвар. Здесь бывают увеселения: фокусники, престидижитаторы, музыканты; производится иллюминация. Летом гуляющие направляются в Полушкину рощу, по соседству с которой находились военные лагеря, охотно посещаемые ярославцами. Заботами о благоустройстве Ярославля прославились губернатор А. М. Безобразов, городские головы Н. И. Соболев и И. А. Вахромеев.

Европеизируется и оснащается удобствами и домашний быт горожан. За полтора века среда существования здесь изменилась разительно. От прежнего осталась только икона в красном углу. Зажиточные горожане выписывают мебель красного дерева и картины из Москвы и Петербурга, устилают полы коврами, ставят в зал рояль или фортепиано, а в гостиную — трюмо, заводят библиотеки. Даже в деревню, впитывающую влияния столиц, приходит мебель европейского типа, обои. По сведениям М. Смирнова, в переславской деревне лучина и черная курная изба в 1870-х годах заменены белой избой и керосиновой лампой; в 1860-е появляется самовар.

Пестрые и шумные города являют собой на рубеже XIX—XX вв. яркое зрелище. Живописная нищета встречается здесь с кричащей роскошью, не прекращается погоня за новыми впечатлениями, новыми усовершенствованиями. Завозная экзотика уже назавтра становится привычной. Сплошным потоком текут события: открываются новые кинематографы и питейные заведения, совершенствуются кражи и убийства, люди разоряются и богатеют, женятся и умирают… Ритм городской жизни ускоряется год от года.

В целом, однако, для большинства ярославцев вся эта чересполосица новшеств не отменяет традиционных представлений о качественной иерархии пространства. По-прежнему на вершине — центры духовной и светской власти. Даже появление в Ярославле кирхи, костела, мечети и синагоги (своего рода альтернативных православным храмам духовных центров) незначительно меняет ситуацию. Время вносит в переживание горожанином пространства своего существования только частные коррективы. Для сравнительно узкого круга ярославцев эта традиционная иерархия заменяется на секулярную, на вершине которой уже не храм, а светские культурные учреждения: театр, лицей, гимназия, библиотека и пр. Но эта замена остается достоянием весьма немногих лиц.

Новым культурным учреждением в начале XX в. явился народный дом. К 1916 г. в губернии было 24 таких клуба «для посвящения часов досуга и отдыха полезным культурным занятием и развлечениям». Так, в Переславль-Залесском учредителями клуба выступала группа земцев-энтузиастов: А. В. Хухлаев, А. А. Маргграф, О. В. Маргграф, Ф. К. Тепфер и др. Здесь устраивались музыкальные и литературные вечера, драматические представления, концерты, балы и маскарады, были библиотека-читальня и бильярд, существовали кружки любителей хорового пения, музыки, драматического искусства. В селе Ермакове Пошехонского уезда народный дом устроил зажиточный крестьянин, земский гласный Г. Г. Кротов. Здесь собиралась молодежь, пели песни, вели беседы, существовали библиотека-читальня и естественный музей.

В течение XIX в. воздействие власти на ярославскую культурную среду слабеет. Культура в своих авангардных проявлениях становится делом частной инициативы и сильно зависит от приезжающих в край из столиц деятелей, будь то церковные пастыри, преподаватели Демидовского лицея и гимназий, литераторы или просто возвращающиеся из отхода крестьяне. Частное дело — создание театра, основание лицея, некоторые преподаватели которого по личному почину стараются освещать местное общество. Наиболее яркий момент здесь — 1840-е годы, время Ушинского.

Еще со времен наместничества А.П.Мельгунова в крае появляются носители столичного культурного опыта, столичной образованности, которые пытаются целенаправленно влиять на провинциальную культурную среду. В XVIII в. это круг Мельгунова. В конце 40-х гг. XIX в. — К.Д.Ушинский и его круг, выпускники Московского университета, профессора и преподаватели Демидовского лицея и гимназии в Ярославле. Помимо Ушинского, это Василий Татаринов, Сильвестр Львовский, Яков Калиновский, Петр Перевлесский, Брюшков, Николай Анциферов. Они приносят с собой новые умственные интересы, сложившиеся под влиянием передовой московской профессуры, а также сознание миссии — просвещать ярославское общество, развивать умственную культуру, прививать вкус к неприкладной истине, к свободному интеллектуальному поиску. Консервативная часть местного общества встретила новаторов в штыки, вследствие чего их деятельность была недолговременной. Но она оказала определенное воздействие на местную культурную среду. И в дальнейшем профессора Демидовского лицея влияют на культуру Ярославля.

Повлияла на духовную жизнь в губернском центре и комиссия Юлия Ивановича Стенбока, работавшая в губернии на рубеже 40−50-х гг. XIX в. Официально комиссия занималась «беглыми», бродягами и пристанодержателями" и имела задание бороться с расколом. Но важнее, что реально она оказалась, по словам ее члена И. Аксакова, центром притяжения ищущих, думающих ярославцев. «Все, что есть только молодого, честного, благородного, умного, образованного и даровитого в городе, собралось в комиссии (…) Многие из наших решительно обновились духом в комиссии и с глубоким чувством понимают это. Пользы общественной, служебной, может быть, мало, может быть, нет и вовсе, но хорошая вещь — честный человек!»

Облагораживающее влияние на ярославское общество в дальнейшем оказывали носители незаурядного духовного опыта — Е. И. Якушкин, Д. И. Шаховской, А.Е.Богданович…

С конца 1840-х начинается вполне местное культурное движение, ориентированное на столичные культурные стандарты, но имеющие и самобытные черты. У истоков этого движения — Юлия Жадовская, хозяйка салона. В дальнейшем уже бессмысленно разделять культурных деятелей края на местных и приезжих — все они на равных участвуют в одном процессе, подчиненном общероссийской логике (иногда с запозданием и с некоторым своеобразием). Это эпоха интеллигенции и земства. Стабильными факторами культуры в крае в это время являются лицей, краеведческое движение, журналистика, театр.

Культура теряет былую сосредоточенность, «монологичность». Она тяготеет к дроблению, к разнообразию, являя пеструю картину не весьма упорядоченного движения, где много всяких проявлений, отличных друг от друга, но мало духовных высот. Государство же играет здесь роль цензора (иногда к ней же сводит свои культурные претензии и духовенство). Этот культурный плюрализм достигает предела в начале XX в. Всевозможные культурные поиски в крае трудно упорядочить, хотя можно отметить оппозиционность местного культурного авангарда по отношению к власти и (часто) к духовенству.

Эта оппозиционность уже не реализуется в формах традиционно-религиозных, как прежде. Влияние западноевропейской культуры определяет социально-политический вектор противостояния общественной несправедливости. В крае возникают политические антиправительственные кружки, разворачивается конспиративная деятельность. Но отталкивание от существующих в обществе порядков захватывает отнюдь не только революционных маргиналов. Более или менее отчетливо выраженная политическая фронда распространяется в обществе довольно широко, объединяя очень разных во всех остальных отношениях людей. Симптоматичным событием является, например, реакция культурного общества на кончину Льва Толстого в ноябре 1910 г. Сверхнеобходимая озабоченность этой ситуацией властей сочеталась с активностью лицеистов, гимназистов, чиновников, профессоров лицея и пр., собиравшихся на сходки, составлявших письма и телеграммы с выражением соболезнований и с традиционными формулами легализованной после 1905 оппозиционности (Толстой «пал жертвой чуждого ему общественного строя» и т. п.)

К началу XX в. ориентированная на столичные образцы культура края теряет в значительной степени свою самобытность, редко, однако, достигая столичного уровня. Претензии такого рода удовлетворительно реализует К. Ф. Некрасов, заводящий свое издательство в Ярославле и издающий журнал для интеллектуалов «София». В этих культурных начинаниях он обходится без опоры на местные силы, полагаясь на столичные связи. Оригинален и опыт Н. Р. Кокуева, коллекционера жуков и перепончатокрылых, члена московского общества естествоиспытателей и Бельгийского энтомологического общества, издателя журнала «Русское энтомологическое обозрение». Шаховский, Некрасов, Кокуев и некоторые другие ярославцы в начале XX в. не замыкают себя в провинциальные рамки, выходя на всероссийскую арену. Эта практика в дальнейшем будет характерна и для крупнейших ярославских культурных деятелей более позднего времени.

В 10−20-е гг. XX в. в Ярославском крае подвизались незаурядные церковнослужители: Тихон (Белавин), Агафангел (Преображенский), Иосиф (Петровых), Серафим (Самойлович) и др. С их деятельностью связана сравнительная устойчивость традиционного православного уклада жизни многих ярославцев и в 1920-е годы, несмотря на антирелигиозную пропаганду и репрессии властей.