КУЛЬТУРА XVII в.
XVII век — время, когда культура края прошла через сильнейшие испытания и пережила свой ярчайший расцвет.
Сильное влияние на культурные процессы имели события Смуты начала XVII в. Духовный кризис эпохи и разбой Смуты были остро пережиты в Верхневолжье. Произошло жестокое разорение Углича, Романова. Здесь, по сути, пресеклась культурная традиция.
Когда Русь утратила объединяющую идею и была отдана во власть эгоцентрических страстей и грабительских вожделений, Верхневолжье стало тем местом, где народ опомнился и попытался заново самоопределиться. В Троице-Сергиевой лавре, Нижнем Новгороде, Ярославле побеждает трезвая воля к собиранию Руси. Ярославцами был поддержан призыв Кузьмы Минина к созданию ополчения для освобождения Москвы и нового объединения Руси. Как благословение свыше было воспринято в 1612 г. чудесное обретение в Ярославле иконы Спаса Нерукотворного, избавившей город от мора в тот момент, когда ополчение готовилось здесь к походу на Москву.
Ярославцы сыграли огромную роль в воссоздании Руси на основе прежней религиозно-культурной традиции, но уже в новом качестве. Это не могло не повлиять на их самосознание. С участием ярославцев решались судьбы страны и народа. В критической ситуации человек почувствовал личную ответственность за свой жизненный выбор. Обретенный в испытаниях опыт свободы заставил ярославцев многое переоценить, они многому научились. Это самочувствие стало основой культурной активности. Именно с ним был связан и духовный подъем в Ярославле. Выражениями новой динамики можно считать создание «ростовского Ватикана» митрополитом Ионой Сысоевичем, строительство Успенской Дивной церкви и последующий подъем в Угличе, бурные и противоречивые процессы в среде ярославского старообрядчества.
Ярославцу в этот период близко светлое, оптимистическое мироощущение, далекое от печали и боли. Душу человека переполняет восторг перед богатством, широтой и разнообразием мира. Кажется, что нет больше ничего невозможного, все в человеческих силах. Все доступно человеку. Он сам — хозяин своей судьбы. Он отдается радостям жизни и наполняет ими свой обиход, свое искусство. Общее впечатление от икон и фресок Ярославля этой эпохи — это впечатление цветения жизни. Буйное, жизнерадостное упоение преизбытком земных сил оборачивается неприятием сурового самоограничения. Художник любуется человеком. Его впечатляет и воодушевляет молодость и красота. Образцом для ярославских мастеров служат гравюры Библии Пискатора, изданной в Голландии в 1650 г. (и это знак культурных контактов с Западом), но ярославские художники, не стесняя себя в заимствованиях, не грешат буквализмом. Плешивый старичок Елисей в их истолковании превращается в красивого доброго молодца (у Гурия Никитина).
Знаменательно и изменение отношения к Страшному суду. Суровые росписи Святых ворот Спасского монастыря в Ярославле (XVI в.) вызывают священный ужас и трепет перед неминуемым отчетом и неизбежным осуждением грешника. Иное настроение — в росписях XVII в. Центральным образом становится, например, душа человека — в виде нагого юноши. Он стоит под золотыми весами, на которых взвешиваются пороки и добродетели. Бесы тянут вниз чашу с грехами, но ангел кладет на весы свиток добрых дел или полотенце, смоченное слезами раскаяния, — и чаща добродетели опускается, спасая человека от посмертного наказания. Возникает и образ «милостивого блудника»: он привязан к столбу между адом и раем и не вкушает ни адских мук, ни райского блаженства. Так и в земном, и в посмертном существовании человек избавлен от страданья.
Разворачивающееся в росписях пиршество бытия включает изображения праздников, плясок, игр, торжеств, войн и труда, диковинных животных, картин природы, экзотических сцен. Всякий сюжет приобретает праздничность, будь то несение креста на Голгофу, бичевание или распятие. Бесконечное повествование ярославских фресковых циклов разворачивается перед зрителем как сплошной ковер, от которого возникает ощущение свежести, яркости, пестроты.
Эпоха раскрыла творческий потенциал человека, приблизив его к Богу. Мирское и земное прониклись божественным — и тем самым оказалось оправданным, спасенным для вечности. Ренессансное мироощущение в Ярославле проявляло себя на уровне индивидуального самосознания, выражаясь в повышенном уровне собственного достоинства, внутренней независимости. Однако этот стихийно зародившийся и плодотворно проявивший себя на ярославской почве индивидуализм не получил достаточной легитимации. Ярославское Возрождение XVII в. — это локальный кратковременный культурный взлет, открывавший перед краем большие перспективы. Но порабощающее давление власти предопределило недолговечность культурного расцвета и предрешило закат посадской культуры в начале XVIII в. В казарменно-полицейском государстве Петра I места для самобытной культурной инициативы ярославцев уже не осталось.
Таким образом, светский культурный проект ярославского Возрождения имел религиозное оправдание и располагал качествами ренессансного характера. Однако полно и всесторонне реализовать его по стечению исторических и ментальных обстоятельств не удалось.
Сильнейшие культурно-религиозные антагонизмы в крае стали следствием церковного раскола. Если в целом по стране, по некоторым подсчетам, остались привержены старому до трети населения, то в Верхневолжье процент старообрядцев был, судя по всему, намного больше. Одна из причин тому — нежелание многих христиан поступиться сакральной ценностью религиозного предания ради сомнительных новшеств. Форма обряда в сознании его приверженцев была неотделима от содержательной сути, и это требовало сохранять верность ритуальным нормам, проверенным опытом и удостоверенным практикой русских святых.
Неприятие нововведений было связано и с приказной, циркулярной формой их внедрения в церковный быт. Ярославцу XVII в., привыкшему к самостоятельности, свободно и суверенно принимавшему жизненные решения, претил духовный диктат. Для него было неприемлемо насилие и принуждение в вопросах веры. Он не умел и не хотел слепо подчиняться лишенным аргументации инструкциям. А поскольку духовная власть в лице Никона и власть светская в этот момент выступали совместно, отказ от принятия нового обряда имел и социальное значение. Приверженность старине стала знаком духовной оппозиции, вызовом азиатскому деспотизму, обнаруживавшему себя в практике московских властей. Религиозное диссидентство сплелось с социальным протестом.
В Ярославском крае уход в старообрядчество стал основной формой социального противостояния, отвержения неправедной власти. Старообрядчество в крае получило самые разные выражения. В целом оно означало выход человека из-под духовного патронажа государства и церковной иерархии. В старообрядчестве ярославец подтверждал свой статус свободной, ответственно принимающей решения личности. Убежденность в истинности своей веры придавала христианам уверенность, даже самоуверенность, развивала в них чувство собственного достоинства. Среди заблудшего и обреченного на гибель мира старообрядцы являют собой тот единственный на земле остаток праведных и правильно верующих, которому суждено обрести спасение. А потому и человек, и старообрядческая община были призваны являть образ непорочной чистоты, святого благоустроения, должны были бежать, как огня, соблазнов, даже ничтожных касаний к греховной ткани внешнего, опоганенного мира. Спасение под действием такой логики становится личной проблемой. Старообрядец включается в судьбы мира не как зритель или статист, а как главное действующее лицо. От него одного и от его единомышленников, единоверцев зависит участь мироздания. Нередко он остро сознает свою великую ответственность перед Богом за себя и за всю вселенную — и в соответствии с этим сознанием строит свою жизнь. Самые крайние формы религиозного подвижничества ярославских старообрядцев обязаны своим проявлением именно такой логике.
Один из ярчайший примеров старообрядческой аскезы в XVII в. — деятельность попа Лазаря из Романова. Не приняв реформу Никона, он отправился в Москву, откуда его ссылают в Сибирь. Здесь Лазарь со всей страстью, свойственной его буйной, неукротимой натуре, продолжает обличать нововведения. За «неистовое прекословие» в 1666 г. его с группой ссыльных из Тобольска отправляют в Пустозерск. Отсюда Лазаря везут в Москву на собор, где разбирается его челобитная. Лазарь предлагает всем «новолюбным книжникам» идти «на общую правду, на Божию судьбу, предо всем царством самовластно взыти на огонь во извещение истинны». Соборные отцы в огонь не пошли, но Лазаря осудили, а поскольку покаяния он не принес, резали ему язык и в 1668 г. привезли его с женой и детьми обратно в Пустозерск. В своих пустозерских посланиях царю и патриарху Лазарь возражает критикам его челобитной, воодушевленно предрекает наступление последних времен и рассказывает о явлении ему пророка Ильи, по примеру которого он призывал новообрядцев к огненному испытанию веры. Илья сказал Лазарю: «Я с тобой». В Пустозерске, по ночам, тайком выбравшись из своей землянки, Лазарь ведет споры со своими соузниками дьяконом Федором и протопопом Аввакумом об основных вопросах христианского вероучения, будучи убежден, что ему непосредственно является истина. Этим упорным прениям не в силах помешать голод и холод, даже усекновение пальцев правой руки и (вторично) языка. 14 апреля 1682 г. Лазарь был сожжен на костре вместе с Аввакумом, Федором и Епифанием, не отрекшись от своей веры… Характерно меж тем, что родина Лазаря, Романов с окрестностями, долгое время был одним из оплотов старообрядчества. Стойкость в деле веры вела иногда романовцев к самосожжению как последнему средству разрыва с греховным миром.
В XVII в. культура Ярославского края не знает меры ни в чем, выходит за обычай и норму, полнится стремлением к высшим целям, к величайшим свершениям, Этот духовный порыв реализовывался по-разному, но почти всегда он приходил в конфликтное отношение к самовластью, к московской государственности — и подавлялся ею без жалости и снисхождения. Вследствие этого культурные обретения XVII в. дали меньше, чем могли бы, будущему, не получили (в основном) развития.
